Он дышал ровно и глубоко, насыщаясь терпкими ароматами влажной земли и перегноя, и с каждым вдохом в голове становилось тише. Спокойнее. Он знал, что им предстояло, и у них не было права на ошибку.

Он стоял у грязного окна и смотрел на светлеющее небо. Всё тело ныло, скрипело и стонало, но он так давно привык к этому, что почти не обращал внимания. Как и на гуляющий по пыльным половицам ледяной сквозняк, хотя лес снаружи только-только приоделся в осенний наряд и ещё даже не помышлял о студёной зиме. Но холод давно стал ему неразлучным братом, а тишина – верной сестрицей, не подпускающей к нему ни единой пичужки, что сейчас наверняка заливалась назойливым щебетом в глубине леса.

Его пальцы хрустнули, когда он, не опуская взгляда, с нежностью провёл ими по гладкой крышке длинной шкатулки. Вместе с алым заревом на небе в его груди поднималась и вспучивалась раскалённая волна триумфа и ненависти.

Костя зевнул и, поморщившись от неприятного щелчка челюстей, сощурил слезящиеся глаза.

Напротив широкого крыльца лицея стояли три небольших автобуса, вокруг которых царила весёлая суета. Ученики занимали места, споря, кто сядет у окна, а кто – к проходу, учителя сверялись со списками и в сотый раз перепроверяли между собой, кто какую группу на какой поезд, электричку или автобус сопровождает.

– Не выспался? – услышал он глухой, как из трубы, голос и, переведя взгляд с разноцветного водоворота пуховиков, шапок и сумок на стоящую рядом Катю, невольно улыбнулся.

На Кате были мятная парка и тёплые штаны, руки прятались в толстых перчатках, как у горнолыжников, а лицо практически полностью скрывали сиреневая шапка, низко надвинутая на лоб, и длинный шарф, обмотанный вокруг головы в несколько слоёв.

Хотя на улице было совсем не холодно: после пары недель пасмурной погоды облака наконец разошлись, и первый день зимних каникул подарил им ясное небо. В косых лучах утреннего солнца лес и припорошенный снегом лицей искрили и переливались праздничными гирляндами. Половина ребят выбежали из парадных дверей без шапок и нараспашку, а о перчатках никто и не вспоминал, поэтому на их фоне Катя смотрелась пришелицей из суровой Сибири.

Но у царевны-лягушки были особые отношения с зимой, и с первых же заморозков Катя перешла на толстые свитеры и утеплённые штаны, а в её рюкзаке теперь всегда лежал маленький термос с горячим чаем. Проблема заключалась не только в том, что она постоянно мёрзла – что в целом объяснялось ослабленным организмом, – но и в навязчивой сонливости, с которой удавалось бороться, только хорошенько утепляясь. «Я всё-таки земноводное», – с кривой улыбкой поясняла Катя.

Проглядывающие в узкую щёлку между шапкой и шарфом голубовато-зелёные глаза в окружении коричневых ресниц недовольно прищурились.

– Не смейся.

Костя подавил улыбку и, не желая касаться нелюбимой для Кати темы её здоровья и ограничений царевны-лягушки, поторопился ответить на вопрос:

– Плохо спалось. Всё думал о сегодняшнем дне.

И это было правдой, пусть и неполной. Костя с Никитой действительно допоздна обсуждали предстоящие каникулы у Кати дома, но даже после того, как друг тихо засопел, Костя ещё долго ворочался в волнующем предвкушении. Перевалило уже далеко за полночь, когда его наконец одолел сон, но тот принёс с собой тревожные обрывочные видения, и Костя несколько раз просыпался с колотящимся у самого горла сердцем и успокаивался далеко не сразу. Он даже не мог с уверенностью сказать, что его пугало сильнее: удивительная реалистичность этих снов, несмотря на всю их обрывочность и размытость, или что в них его переполняли противоречивые чувства и совершенно чуждые ощущения.

Не желая показаться странным – подумаешь, воображение разыгралось, да и мало ли что людям снится, – Костя сменил тему:

– Твои родители точно не против, что я с вами приеду?

Катя с трудом мотнула обвязанной шарфом головой:

– Ты уже спрашивал. Я с ними вчера говорила по телефону, они очень рады, что с мечом-кладенцом получилось всё уладить, и с нетерпением ждут возможности познакомиться с вами обоими.

Они как по команде подняли взгляд на висящий сбоку от головы Кости металлический треугольник с поблёскивающим на солнце красным камнем посередине. Артефакт тихонько мычал мелодию какого-то бравурного марша и слегка покачивался в такт.

– Главное, чтобы его никто не сфоткал и в Сеть не выложил, а то ещё за НЛО примут, – пошутила Жанна, поправляя лямки рюкзака.

Она не потрудилась застегнуть свой красный пуховик, под который надела только футболку. В отличие от обычных людей, которых при повышении температуры тела охватывает озноб, жар-птица Жанна на ощупь всегда оставалась горячей, и этот внутренний жар защищал её и от внешнего холода.

– Это все твои вещи? – нахмурился Никита и уже в который раз поправил сползающую на лоб синюю вязаную шапку.

Кроме рюкзака за спиной на мраморном крыльце у его ног лежала дорожная сумка и футляр с флейтой.

– Что не поместилось, я в Катин чемодан запихала, – объяснила Жанна, похлопав по ручке жёлтого пластикового чемодана, стоящего между девочками. – Она почти ничего с собой не везёт, домой же едет, так что мне его и тащить.

Костя тоже ехал налегке: его старая дорожная сумка была заполнена только наполовину. Амина Рашидовна много раз заверяла его, что стесняться нет причин, и если ему что-то нужно из одежды, достаточно просто попросить, но Костя всё равно чувствовал себя неловко и обращался к ней, лишь когда иного выбора не оставалось. Хотя сейчас слегка себя за это корил, потому что, когда вчера забежал к завхозу, на складе нашёлся лишь один свитер и пара футболок, подходящих ему по размеру, так что в гости он ехал в основном с вещами, купленными ещё бабушкой.

Услышав за спиной шорох открывающейся двери, Костя обернулся.

– Все готовы? Все на месте? – спросила Зоя Никитична, застёгивая на ходу тёплое пальто вишнёвого цвета. Беззвучно шевеля губами, она пересчитала стоящих на крыльце учеников и удовлетворённо кивнула: – Замечательно. Маша?

Вперёд вышла Маша Вяземская из одиннадцатого класса, невысокая хрупкая девушка с белыми как снег волосами, белыми,