Но это было. Труп лежал на кровати, освещённый солнцем, и, казалось, улыбался мёртвыми губами, будто радовался, что подбросил напоследок неразрешимую загадку. В пыль он обращаться, как и полагалось всем порядочным покойникам, не спешил.
– Что происходит? – спросил глава Цзинь, входя. – Госпоже Цзинь опять нездоровится?
Лекарь и старейшина переглянулись, и лекарь неохотно ответил:
– Госпожа Цзинь умерла.
– Это какая-то шутка? – грозно сверкнул глазами глава Цзинь. – Разве она не спит?
– Глава Цзинь, – сказал старейшина Цунь, понизив голос, – вне всяких сомнений, она мертва, но мы не знаем, почему её тело… всё ещё здесь.
– Я не могу этого объяснить, – тем же тоном прибавил лекарь, – но она мертва.
Глава Цзинь отмёл их в сторону, довольно грубо схватил покойницу за руку, чтобы проверить пульс, но пальцы ощутили холод, и он отдёрнул руку. Лицо его стало ошеломлённым на мгновение, но тут же побагровело гневом.
– Она и после смерти будет доставлять мне проблемы?! – прорычал он.
Лекарь и старейшина притворились, что их здесь нет.
Отношения у четы Цзинь не сложились с самого начала или даже раньше, все на горе Певчих Птиц это знали: невеста попыталась сбежать ещё до свадьбы, но глава Цзинь схватил её и сломал крылья, чтобы она не смогла улететь, а затем велел запереть её и ходил к ней, пока она не забеременела. Когда она родила ему дочь – наследницу! – глава Цзинь отнял у неё ребёнка и отдал кормилице, а про жену забыл и никогда более не входил к ней, и она жила птицей в клетке. А вот теперь умерла.
– Быть может, в том виновата древняя кровь, – осторожно сказал старейшина Цунь. – Мы не знаем, как умирали древние птицы.
– Это она назло мне сделала!
Лекарь и старейшина вновь переглянулись и сочувственно покивали друг другу. Переубедить главу Цзинь они бы не смогли, потому не стали даже пытаться.
– Матушка? – раздался в дверях дрожащий голос.
– Кто её впустил? – всполошился лекарь, но А-Цинь уже вбежала в покои матери и ринулась к кровати.
А-Цинь как-то сразу поняла, что мать мертва. Прежде чем они опомнились, она вытащила из рукава припрятанные ритуальные деньги и бросила их в жаровню. Золочёная бумага вспыхнула и превратилась в пепел за два вздоха.
– Что ты делаешь! – в гневе схватил дочь за руку глава Цзинь.
– Сжигаю ритуальные деньги, как просила матушка… Мне больно, отец! – захныкала А-Цинь.
– Это не ритуальные деньги! – Глава Цзинь обшарил её одежду и забрал то, что девочка ещё не успела сжечь. – Из золочёной бумаги вырезают лишь магические талисманы. Где ты их взяла?
– Матушка… матушка их вырезала и отдала мне… – продолжала хлюпать носом А-Цинь. – Сказала их сжечь, когда она умрёт.
– Эта женщина!!! – прорычал глава Цзинь.
Лекарь и старейшина вдруг охнули. Глава Цзинь обернулся к ним и вытаращил вместе с ними глаза на покойницу. Труп овеяло дымком, и он рассыпался пылью, как и полагалось у порядочных покойников. Вот только пыль была серой, как пепел, а не золотистой, и не осталась лежать на кровати смирной кучкой, дожидаясь, пока её соберут в погребальную урну и развеют на солнце, а взвилась в воздух, сложившись на мгновение в неясный женский силуэт и тотчас же рассеявшись в ничто.
– Матушка! – А-Цинь всплеснула руками, пытаясь ухватить ускользающий призрак, но в её руках осталось лишь два маленьких пёрышка-пушинки. Девочка незаметно их припрятала, пока не отобрали.
Но взрослым было не до неё сейчас.
– Так что нам объявить птицам? – спросил старейшина Цунь, когда молчание затянулось. – И как быть с похоронами?
– Объяви, что госпожа Цзинь скончалась, и похороны уже были проведены втайне, – отрывисто сказал глава Цзинь. – Она жила и умерла затворницей, как того и пожелала.
– Слушаюсь, – кисло сказал старейшина Цунь.
– Но… – начал было лекарь, у которого осталось ещё много вопросов.
– Это смерть древней крови, – отрезал глава Цзинь. – Так и должно быть. Разве не так написано в текстах наследия Цзинь-Я, старейшина Цунь?
В древних текстах ничего подобного написано не было, и старейшина Цунь прекрасно об этом знал, но кто бы осмелился возразить главе Цзиню? Поэтому старик покорно подтвердил:
– Да, глава Цзинь, именно так и написано. Я запамятовал.
Глава Цзинь усмехнулся неприятной усмешкой и повернулся к дочери:
– А ты… Забудь обо всём, что видела и слышала, и не смей никому рассказывать!
– О чём рассказывать? – невинно осведомилась А-Цинь после некоторого молчания.
– Как… о том, что здесь произошло.
– А что здесь произошло? – тем же тоном продолжала А-Цинь. – Я уже забыла.
Глава Цзинь поглядел на неё вприщур, но девочка выдержала взгляд, и он так и не понял, говорила она правду или только притворялась. Впрочем, всем было известно, что у цыплят память короткая – они забывали буквально всё и сразу, потому занятия в птичьей школе каждый день повторялись одни и те же.
– И у тебя ведь больше не осталось талисманов? – уточнил глава Цзинь.
– Каких талисманов? – удивлённо переспросила А-Цинь.
– Ладно, ступай, – велел глава Цзинь с облегчением, – тебе пора в птичью школу.
А-Цинь кивнула и ушла.
Оставшиеся талисманы, всего-то несколько штук, она сожжёт втайне, когда придёт время ложиться спать – будет поджигать каждый над масляной лампой, дуть на обожжённые пальцы и неслышно плакать об утрате.
5. Свадьба во время траура
Старейшина Цунь едва сдерживал гнев. Шепотки и пересуды полагалось пресекать, но он первым бы присоединился к шептунам и шептуньям, не будь старейшиной горы Певчих Птиц.
Согласно традициям певчих птиц, траур полагалось соблюдать шесть лет, но не прошло и трёх лет со дня смерти госпожи Цзинь, а глава Цзинь объявил о своей свадьбе, да и траур он толком не соблюдал.
– Презрел традиции… – шептались птицы, но возразить главе Цзиню никто не осмелился.
Невесту он себе выбрал из клана диких кур, некую барышню Цзи. Поговаривали, что глава Цзинь захаживал к ней ещё до смерти госпожи Цзинь.
Птицы Цзи были самым многочисленным кланом, но остальные относились к ним с пренебрежением: неблагородные птицы! Впрочем, предприимчивая семья Цзи занималась торговлей и нажила немалые богатства. Как злословили шептуны и шептуньи, торговали они всем, чем только можно, в том числе и собственными цыплятами. Если захотелось купить себе раба или наложницу, то обращаться следовало именно в клан Цзи.
Сам старейшина Цунь принадлежал к клану цапель, древнейшему роду на горе Певчих Птиц, и ему казалось зазорным кланяться какой-то блудливой курице, когда она получит официальный статус. Курица высоко взлетела, да всё равно курицей осталась! Клан Цзинь правил горой Певчих Птиц и вёл свой род от легендарной Цзинь-Я. Как можно было взять в благородную семью всего лишь курицу?!
Старейшина Цунь повздыхал-повздыхал, но пришлось покориться и объявить о скорой свадьбе. Ему же поручили сообщить об этом А-Цинь, которая строго соблюдала траур по матери, и привести её знакомиться с будущей мачехой.
– Барышня Цзинь, – позвал он, – глава Цзинь велел вам прийти познакомиться с вашей новой матерью.
А-Цинь возмущённо сверкнула на него глазами, старейшина Цунь ответил ей сочувственным взглядом. Наследнице Цзинь скоро должно было исполниться тринадцать, но веснушек на её лице, казалось, только прибавилось. Это считалось некрасивым, но А-Цинь пока мало заботилась о собственной внешности.
– Траур ещё не закончился! Как мог отец объявить о свадьбе?
Старейшина Цунь вздохнул:
– Слово главы Цзиня – закон на горе Певчих Птиц. Барышня Цзинь, вы должны снять креп и пойти знакомиться с вашей новой матерью.
А-Цинь снимать траур отказалась наотрез и предстала перед отцом и барышней Цзи в белой одежде и креповой головной повязке. Глава Цзинь побагровел от гнева, он не привык, чтобы его приказы игнорировали.
– Я же велел снять траур, – прикрикнул он на дочь.
– Шесть лет ещё не прошло, – твёрдо сказала девочка. – Я буду оплакивать матушку ещё три года.
И она с вызовом посмотрела на свою будущую мачеху. Но барышня Цзи неожиданно улыбнулась и встала на её сторону. Она сказала, что А-Цинь может продолжать соблюдать траур, и даже разрешила ей не присутствовать на свадьбе, если та сочтёт это неуместным.
– И матушкой ты меня
