Джин Соул
Крылья Золотой птицы. Гоцюй
© Соул Д., 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
⁂
Я звал тебя по имени.
На все четыре стороны
Без роду и без племени
Летели крики-вороны.
Я звал тебя по имени,
Срывая сердце возгласом
Летели крики-всполохи,
Дождём скрывая скорбь мою,
Я звал тебя по имени,
И отзывалось шёпотом:
«Зови меня,
Люби меня,
Пока я не вернусь к тебе».
1. Кем пугают непослушных детей
Поняв, что расшалившихся детей не унять, учитель взял деревянный брусок и постучал по столу. Некогда на бруске был написан чэнъюй, но теперь от него остались лишь две или три неразборчивые лигатуры, остальное стёрлось – так часто им пользовались во время занятий.
Ученики сейчас же расселись по своим местам и притихли. Они все были похожи друг на друга – маленькие, востроносые, желтоглазые, – настоящий цыплячий выводок.
– Что ждёт непослушных детей? – прикрикнул учитель.
– Острый клюв, – нестройным хором отозвался класс.
– Что ждёт послушных детей?
– Пуховый бок.
Учитель одобрительно кивнул.
Некоторое время в классе слышалось лишь шуршание кистей по бумаге: ученики переписывали с доски новые слова. Учитель прошёлся между рядами, поглядел на результаты их стараний и резюмировал:
– Как курица лапой.
Ученики горделиво приосанились, услышав это. В птичьей школе горы Певчих Птиц это считалось похвалой.
– Учитель, учитель, – заканючил пухлый мальчишка с заднего ряда, – расскажите историю!
Учитель уже вернулся на своё место и теперь поглаживал бороду, обдумывая просьбу ученика.
– Если разучите чэнъюи о Трёхногом, – сказал он.
После этих слов в классе воцарилась тишина, которой позавидовало бы даже кладбище.
– О Трё-ёхногом? – пролепетал пухлый мальчишка, бледнея.
Учитель довольно хмыкнул и велел:
– Начинай ты, остальные продолжат.
– Че-ернее ночи е-его крылья, – кое-как выговорил пухлый мальчишка, и его лицо стало совершенно серым.
Ученики, кто посмелее – громко, кто трусливее – заикаясь, строка за строкой зачитывали чэнъюи о Трёхногом из «Поучения цыплятам».
– Когти его – острые иглы.
– Лапы его упираются в Небо.
– Клюв его нацелен на Землю.
– Подумал о нём – схоронись.
– Увидел его – не спастись.
Учитель одобрительно кивал. Они хорошо выучили урок.
– Историю! Историю! – стали просить ученики, видя, что настроение учителя переменилось.
Учитель благодушно спросил:
– О ком рассказать?
Он знал много историй о птицах горы Певчих Птиц, и к концу каждого занятия непременно рассказывал одну или две. Ученикам полагалось их знать, ведь это была история народа Юйминь, к которому принадлежали и они.
Пухлый мальчишка хотел попросить учителя рассказать о воробье и богомоле, но его опередила веснушчатая девочка:
– А почему у цзинь-у[1] три лапы?
Вновь провисло тягостное молчание.
– Пеструшка, ты что, спятила – такое спрашивать? – захныкал пухлый мальчишка. – Теперь Трёхногий прилетит и заклюёт нас насмерть!
Та, кого назвали Пеструшкой, нисколько не испугалась:
– Как будто существуют птицы с тремя лапами! У всех птиц по две. Или одна, если птица хромая. А три – это две лапы и костыль!
Кто-то из учеников нерешительно шепнул:
– А я слышал, что третья нога бывает только у мужчин…
Учитель поспешно прервал его, громко стукнув деревянным бруском по столу:
– Ты ещё маленький о таком знать! Где и от кого ты это слышал?
– Нигде, – сейчас же пошёл на попятную ученик.
– А где живут цзинь-у? – не унималась веснушчатая ученица. – Правда, что у них чёрное оперение? Правда, что они едят трупы?
Класс страшно разволновался, учитель долго стучал бруском по столу, потом осторожно, но с долей подобострастия сказал:
– Цзинь Цинь, младшим ученикам не полагается такое знать.
– О чём это им не полагается знать? – раздался у дверей зычный голос.
– Глава Цзинь, – сейчас же поклонился учитель, ибо в класс заглянул высокий мужчина с тронутыми сединой висками и жёлтыми фазаньими глазами, точно такими же, как и у веснушчатой ученицы, – ваша дочь спросила о цзинь-у.
– Ну, так и расскажи, пусть знают, что за бесчестные птицы живут на горе Яшань, – велел глава Цзинь. – Тьфу-тьфу, чтобы никогда не встретить!
Учитель откашлялся и сказал:
– Цзинь-у чёрные оперением, глаза у них кроваво-красные, они убивают и съедают певчих птиц, если те попадутся им на глаза.
– А ещё они воры и крадут у нас чжилань[2], – добавил глава Цзинь с ноткой гнева в голосе.
– А третья лапа? – нерешительно спросил кто-то из учеников.
– Хе, – оживился глава Цзинь, – а третья лапа между ног растёт и…
– Глава Цзинь! – возмутился учитель. – Как можно говорить такое детям!
Глава Цзинь нисколько не смутился.
– Вот, я же прав был… – послышался шёпот кого-то из учеников.
– Встретить цзинь-у – значит встретить свою смерть, – повысил голос учитель, – запомните это хорошенько. Чему я вас учил?
– «Подумал о нём – схоронись, увидел его – не спастись», – нестройно зачитали ученики.
– Нельзя даже думать о цзинь-у, – продолжал сгущать краски учитель.
– Это как о белой обезьяне нельзя думать, – со знанием дела сказала веснушчатая ученица. – А кто-нибудь из вас видел здесь белую обезьяну? Как мысли могут кого-то призвать, если не говорить об этом вслух?
– Цзинь Цинь, не смущай цыплят! – рассердился учитель.
– Будет, будет, – миролюбиво сказал глава Цзинь и незаметно подмигнул дочери.
Учитель вздохнул и распустил класс.
– Так у Трёхногого на самом деле три ноги? – спросила Цзинь Цинь у отца, когда он за руку повёл её из школы домой. – Или он просто с костылём ходит?
– А-Цинь, – строго сказал глава Цзинь, – не говори больше об этом. Накличешь беду.
Цзинь Цинь умолкла.
Но разве можно перестать думать о белой обезьяне, если уж её упомянули?
2. Ритуальные деньги из золочёной бумаги
Серебряные ножнички в изящных белоснежных пальцах с хрустом взрезали сложенную вчетверо золочёную бумагу. Свет из окна наискось падал в комнату, рассыпался бликами по столу, заваленному уже готовыми узорными кружками и обрезками бумаги. Тёмные волосы женщины, сдерживаемые лишь одной яшмовой шпилькой, струились по плечам, сливаясь с чёрным облачением. У женщины был нездоровый вид, два лепестка губ казались кровавыми на совершенно белом лице.
Дверь в комнату неслышно приоткрылась, в щели появился жёлтый любопытный глаз. Пламя в масляной настольной лампе заколыхалось от сквозняка. Женщина обернулась к двери и позвала:
– А-Цинь?
Жёлтый любопытный глаз сейчас же скрылся за дверью, послышалась какая-то возня, и через прежнюю щель в комнату просочилась девочка с веснушчатым лицом. Любопытство из её глаз никуда не делось, но она явно подражала кому-то из старших, мелкими лотосовыми шажками семеня от двери к столу. Хватило её, правда, ненадолго, и она бросилась к раскрывшей объятья женщине с радостным возгласом:
– Матушка!
Женщина пригладила её волосы и сказала с укором:
– А-Цинь, почему ты такая растрёпанная? Негоже девушке выглядеть так неряшливо.
«Девушке» было десять лет отроду, и её мало заботила собственная внешность. Её жёлтые глаза феникса жадно исследовали комнату, в которой она не так часто бывала: входить к матери ей позволялось лишь в дни убывающей луны и то ненадолго. У госпожи Цзинь, как говорили, было слабое здоровье, тревожить её лишний раз запрещалось, она жила затворницей.
– Что ты делаешь, матушка? – спросила А-Цинь, двумя пальцами беря со стола золочёный узорный кружок и разглядывая его.
– Вырезаю ритуальные деньги, – ответила госпожа Цзинь, приглаживая дочери волосы. Упрямые пряди на макушке вихрились и не желали лежать ровно. Чтобы с ними справиться, пришлось туго стянуть их лентой.
– Ритуальные деньги? Как много… – А-Цинь запустила руки в бумагу, поворошила узорные кружки. – А для чего они?
– Когда я умру, – ответила госпожа Цзинь, – ты сожжёшь их для меня. Мне уже недолго осталось.
А-Цинь примолкла, размышляя о словах матери. Смерть была нечастым гостем на горе Певчих Птиц. В птичьей школе им
