Тогда мне стало неловко. «Я вовсе не хочу ею быть и не знаю как…» – сказала я.

Айлин ответила со сладкой улыбкой: «О, не сомневаюсь, что из тебя получится прекрасная королева. Ты ведь такая умная и сострадательная».

В то время Айлин, наверное, уже сговорилась с Реном от меня избавиться.

Может, то и был момент предательства? Когда я стала препятствием на ее пути к трону? Сразу после того как Рен стал наследником?

Я отгоняю мрачные воспоминания, напускаю на себя мечтательный вид и захожу в комнату.

Мелодия резко обрывается, и Айлин с учителем смотрят на меня в потрясении. Я бормочу, словно только вышла из забытья:

– О, извините, что мешаю. Меня очаровала эта музыка. Она такая красивая…

Я замялась под их скептическим взглядом, но не свожу глаз с инструмента. Чанг обращает на это внимание и спрашивает:

– Вы играете, госпожа?

В его речи слышен переливчатый акцент северных земель.

– Немного, – отвечаю я.

– Не усладите ли мой старый слух своей игрой?

Айлин тянется ко мне и берет за руки.

– Давай, Миньсин. Уверена, у тебя чудесно получится. Просите, мастер Чанг, – добавляет она, поворачиваясь к учителю. – Это моя двоюродная сестра Миньсин, дочь мастера Лю, очень успешного торговца.

Последнюю неделю я каждый вечер практиковалась у себя в комнате, вспоминала, как играть на гучжэне. Хорошо, что наш домик на самом краю поместья.

Я сажусь за стол и играю мелодию, которая повествует о том, как бойкие девушки танцуют в праздник урожая. Ноты послушно вылетают из-под пальцев.

Поднимая взгляд, я замечаю, что учитель смотрит в окно со скучающим видом. Мое сердце сбивается с ритма. Да, у меня хорошо вышло, но Айлин играет не хуже. Чтобы впечатлить мистера Чанга, надо либо стать в десять раз лучше нее, либо показать ему нечто более необычное, уникальное.

Мне самой не близка музыка, что вызывает мысли о цветах, луне, мирном речном потоке, но от женщин ожидают именно такую. С разрешения и благословения отца я обучилась так называемой мужской музыке, более сильной, напористой, страстной, от которой перед глазами встают волны океана, палящее солнце, отчаянные битвы, – и у меня самой она ассоциируется как раз с женщинами, с моей мамой и Фэй.

Возможно, у творца вроде Чанга более непредвзятый подход, и он оценит мою игру. Или мой выбор вызовет у него отвращение, как у большинства мужчин. В любом случае я должна пойти на риск.

– Благодарю, госпожа Лю… – начинает было Чанг, но я снова берусь за струны.

Мои пальцы летают по инструменту быстро и уверенно, и я представляю, как плыву на корабле в бурю, сражаясь с сильным ветром. К тому моменту, как растворяется последняя нота, сердце у меня колотится, а руки дрожат.

– Любопытно, – произносит Чанг, и в его глазах мелькает искра.

Я сыграла не так хорошо, как хотелось бы, поскольку с возвращением к шестнадцати годам потеряла два года практики.

– Я смогу играть лучше, если буду заниматься, – говорю я, стараясь вложить в свой голос как можно больше энтузиазма и надежды.

– Ты же девушка, – жарко шепчет Айлин. – Что люди подумают, если услышат такую игру?

Кажется, она искренне за меня тревожится. Надолго ли это?

Чанг молчит – наверное, ему интересно услышать мой ответ.

– Для меня главное, чтобы моя музыка затрагивала души и вдохновляла умы, – говорю я.

Айлин растерянно моргает, а Чанг обращается ко мне:

– Не хотите ли вы присоединиться к нашим урокам и в будущем, госпожа Лю?

«Да!» – мысленно кричу я, готовая скакать от счастья. Мне прекрасно известно, что больше музыки и денег мастер Чанг любит находить новые таланты, которые позволяют ему блистать как учителю.

Я уже готова согласиться, но одергиваю себя и поворачиваюсь к Айлин.

Она одаряет меня ослепительной улыбкой:

– Как чудесно, что мы сможем учиться вместе, Миньсин.

Искренни ли эти слова? Не могла она так рано меня предать в моей прошлой жизни. Хотя в любом случае Айлин не запретила бы мне с ними заниматься. Ей хочется представить себя щедрой и доброй, чтобы мастер Чанг рассказал придворным дамам об ее приятном нраве.

Я возвращаюсь к матери и рассказываю, как якобы случайно попала на урок и стала ученицей придворного музыканта.

– Наверное, он прежде не слышал, чтобы девушка играла мужскую музыку, – добавляю я в конце.

– А я всегда знала, что ты отличаешься от других, и давно перестала пытаться сделать из тебя леди, – поддразнивает меня мама. – Как говорил твой отец: «Позволь ей быть дикой и свободной».

Я улыбаюсь и обнимаю ее:

– Спасибо, что позволила мне быть собой, мама.

* * *

Мы с Фэй тренируемся на заднем дворе. Сегодня она обучает меня вонзать кинжал в противника. Чтобы обезопаситься, мы держим лезвие в ножнах, а на Фэй надет защитный кожаный жилет.

Она машет мне рукой, и я бросаюсь на нее, раз за разом, но Фэй легко уворачивается от моих атак.

Я останавливаюсь и тяжело вздыхаю от раздражения.

– Вы понимаете, почему не справились? – говорит Фэй.

– Я не такая сильная, как ты.

– А я никогда не стану сильнее брата, но в наших поединках я заставляю его отступить не реже, чем он меня.

– Что ж, я пытаюсь этого добиться.

– Тогда перестаньте подражать мужчинам. Им подходит такой стиль боя, но он не единственный. Мужчины нас недооценивают, поскольку мы им уступаем в физической силе. Но если они – огонь и земля, то мы – вода и воздух. Смотрите.

Она словно танцует, плавно и грациозно. Ее взгляд сосредоточен, она соблюдает ритм и не производит ни единого лишнего движения.

Я стараюсь повторять за ней, а она поправляет положение моих ног и запястья. Спустя полчаса практики я еще чувствую себя неловко с кинжалом, но все же чуть более уверенно.

Фэй замечает, что я запыхалась, и предлагает сделать перерыв. Она видит, как я плюхнулась в тень дуба, и смеется, словно ее рассмешило мое неподобающее для леди поведение.

Она садится рядом, и я спрашиваю:

– Как ты научилась так хорошо сражаться? Телохранители-женщины встречаются крайне редко.

Глаза Фэй мрачно поблескивают, как полированный обсидиан.

– У меня в жизни было так – либо сражаешься, либо умираешь. А вы почему вдруг заинтересовались этим искусством, госпожа? Знаю, вы всегда были девушкой необузданной,