Волков улыбается и даже грозит купцу пальцем: э, нет, любезный. Никуда я вас не отпущу. И закончив разговор идёт с подошедшим Дорфусом к складам, двери которых распахнуты, смотреть что там есть хорошего.

Но кроме склада, в котором были бочки с жиром и маслом, и бочки с красками, он других поглядеть не мог. Так как приехал кавалерист и едва въехав во двор заорал:

— Где генерал?

— Чего орёшь? — Рявкнул на него Дорфус. — Тут генерал, ослеп что ли. Что случилось?

И тогда кавалерист, спрыгивая с лошади, бежит к барону и поклонившись говорит:

— Господин, капитан Леманн велел сказать, что из центра города,через мост, сюда отряд идёт!

— Балда, — ругает посланца Дорфус. — Какой отряд. Большой? Нет? С каким знамёнами? Конные? Пешие?

— Всякие, — отвечает вестовой. — Знамён не видел, их человек сто двадцать.

«Горожане стражу собрали?»

Вообще-то он думал, что будет больше. Человек двести придёт. Посему он и взял с собой четыре сотни. Чтобы исключить всякое желание эвельратцев повоевать. Тем не мене Волков вздыхает. Знал ли он, что так будет? Ну, конечно же знал, потому что иначе и быть не должно. Но всё равно ему вовсе не хочется ехать местным на встречу и вести с ними беседы. Убеждать их не затевать свары. Так ему лень. Так лень… Ах, как бы было хорошо, собрать всё ценное да уехать в Лейдениц, пока люди из Эвельрата не опомнились и не собрались с силами. А теперь вот разговаривай с ними, объясняй им всё.

«Может Дорфуса к ним послать?»

Да нет, конечно, никого он посылать не будет, это его дело, и никто не справится с подобным делом лучше него, посему барон говорит, оборотившись к Леманну:

— Коня мне.

* * *

Ни флага, ни шарфов на офицерах, Бог их знает, что это были за люди. Десяток конных, остальные пешие. Доспех дурной, оружие кое-какое, то не солдаты, то стражники, сброд всякий, городские вояки, что воюют с пьяными да ворами, если бы Волков не знал капитана стражи Брегерта, то и не узнал бы кто это к нему бредёт без всякой стройности. Совсем иное дело капитан Леманн и его двадцать человек, что перегораживали этим бродягам проход. С Волковым подошли ещё полторы сотни людей. Мушкетёры бородатые красавцы, яркие голубые куртки, белые чулки, чёрные шляпы, от фитилей дым, в них и солдат не сразу признаешь, так они нарядны, а к ним ещё и пехотинцы отборные. Отличный доспех, отличное оружие, и на вид все заматеревшие, уверенные в себе. Всякий поймёт, что народ с генералом опасный. Лютый народец. В общем, Волков чувствовал себя вполне уверено, и под знаменем своим, мимо капитана Леманна и его людей, проехал навстречу приближающемуся отряду. Не надевая ни шлема, ни латных перчаток, всячески демонстрируя своё миролюбие. Ехал словно к другу своему. А подъехав вплотную протягивает руку:

— Здравствуйте, капитан, знал, что вы пожалуете.

А тот мрачный, насупился, но руку генералу жмёт, потом они, как и положено командирам, отъезжают от своих людей подальше, и уже тогда капитан спрашивает:

— Тут ко мне прибежали наши купцы… Жалуются на вас. Уж будьте любезны, дорогой господин барон, разъясните мне, что тут, наконец, происходит…

— Ваши купцы? — Уточняет генерал. — Ваши, фринландские?

— Это не имеет значения откуда они, — уклонился от ответа капитан. — Те купцы, что находятся под защитой Ланна и Фринланда.

— Ну, хорошо, — соглашается барон и начинает. — История тут не простая и не короткая. Но я постараюсь вам быстро про всё рассказать.

И он опять рассказывает про случай, что произошёл между ним и туллингенцами в Цирльской долине.

— Так то случай к нашему городу отношения не имеющий, — выслушав его заявляет капитан Брегерт.

— Уж позвольте мне, капитан, самому решать, где мне от негодяев, сатисфакцию искать, — отвечает ему Волков и подзывает жестом к себе фон Готта, а у того всё наготове, он подъезжает и передаёт генералу кошель. В том кошельке двадцать золотых. Он протягивает кошелёк капитану:

— Уж, простите, дорогой мой, вот и вам, за беспокойство. Примите, прошу вас со смирением. — Волков даже улыбается горожанину.

Но капитан руку свою убирает, прячет её от барона как от проказы или мерзости, и отвечает, почти с грубостью:

— Не надо мне ничего этого. Не надо… — И тут же как будто распаляясь произносит. — А хочу я вам сказать, что это истинный разбой, недостойно так… И я даже не знаю, что мне делать…

— Не знаете? Ну так я вам скажу, капитан! — Говорит ему генерал весьма твёрдо. Вовсе не осталось в голосе Волкова и намёка на прежнюю ласку. Больше ничего он этому капитану разъяснять не собирается. И кошелёк он возвращает оруженосцу, и взгляд у барона стал колючим, словно пехотные пики. — Людей своих вам надобно поберечь, капитан. Вот что вам надобно делать. Уводите своих людей, а в рапорте потом напишете, что отошли из-за моего явного превосходства в силах, отошли, чтобы собрать подкрепления. И не бойтесь, горожане Эвельрата ни животом не имуществом не пострадают. А туллингенцы за дерзости свои ответят.

— Уйти мне советует? — Холодно спрашивает, а сам от злости пыхтит капитан Брегерт.

— Рекомендую. — Холодно отвечает Волков. — При мне сорок мушкетёров, вы только строиться начнёте, так они десять человек убьют наповал и тридцать ранят, — и он добавляет почти с угрозой, — на этой улице мои молодцы, промахиваться не будут, это уж вы мне поверьте.

И тогда капитан, глядя на него тяжёлым, свинцовым взглядом и произносит:

— Все вы, господа из-за реки, сеньоры знатные, все разбойники. Все… Что этот Вепрь, что вы… Вы даже ещё и поопаснее будете. Вепрь он что, он мальчишка, хватает по мелочи, а вот вы…

Волков, не отводя от него взгляда ждёт, ждёт, ждёт, что он там ещё скажет, как завершит свою речь, но капитан на этом заканчивает, поворачивает коня и машет своим людям рукой: всё, уходим, обратно идём.

И люди капитана такому повороту были рады больше, чем генерал. Понимали прекрасно городские, что от тех мужей, что пришли