Ровно в срок из вереницы людей на балконе возник Гаэтано Бонавита в сопровождении мужчины в черном балахоне с белой, закрывающей все лицо маской, которую он на мгновение приподнял. Корсаков убедился, что перед ним стоит именно де ла Серда.

– Итак, мой друг, bibliotecario[52] Бонавита говорит, что вы вновь попали в переделку после нашей прошлой встречи, сеньор[53] Корсаков? – тихим старческим голосом спросил дон Симон.

– Можно сказать и так, – хмыкнул Владимир и вкратце рассказал старейшине о стычке с Фаруком.

– Вы уверены, что покушение на вас было частью заговора, а не обусловлено личными причинами? – спросил его дон Симон.

– Личными причинами? – Корсаков удивленно вскинул брови, но понял, что под маской их не видно, и продолжил: – Не уверен, что у Фарука есть для этого причины.

– Зря, – сухо сказал Гаэтано. – Юсуф-бей, расставшийся с жизнью не без вашего участия, был для Фарука вместо отца. Нашел его, мальчишку из стамбульских трущоб. Дал еду и кровь. Научил всему, что знает. Думаю, вы способны оценить всю глубину ненависти, которую Фарук может испытывать к виновнику смерти близкого человека.

– Не могу, конечно, исключить такого, – признал Владимир. – Но раз уж вы сказали о глубине ненависти, то мне бы в таком случае хотелось бы решить вопрос лично, а не оставлять на откуп кадаврам.

– А вы считаете, что с ним были именно кадавры? – уточнил де ла Серда. – Почему?

– Ну, отец учил меня, что кадавры – это особым образом подготовленные мертвецы, поднятые опытным некромантом. В них присутствуют зачатки разума, достаточные для выполнения нехитрого труда или боевых задач, но на что-то более сложное они не годятся. К тому же должны быть довольно свеженькими – без относительно уцелевшего мозга создать кадавра не выйдет. Если позволите комментарий, за эти два года мне довелось повидать восставших мертвецов, тронутых силами из иных миров. Это поистине жуткие твари. Кадавры, что напали на меня, выглядели… гм… неаппетитно, но подобного ужаса во мне не вызывали. Просто… как бы это сказать… мясные автоматоны. Уничтожь мозг – и угроза нейтрализована.

– Любопытное наблюдение, – переглянулся с Бонавитой дон Симон. – Полагаете, что за нападением стоит Общество, о котором вы рассказывали?

– Возможно, – уклончиво ответил Корсаков, но наткнулся на взгляд Гаэтано, словно напоминающий про обещание быть откровенным. – Вернее… Я уверен, что за появлением Фарука и нападением на меня стоит Общество. Однако сами кадавры вызывают у меня иные подозрения.

– Какие же?

– Не хочу никого огульно обвинять, но… – Владимир дал себе еще один шанс передумать, однако решил закончить фразу: – Насколько я знаю, Отмар фон Гельдерн является выдающимся специалистом в некромантии. И, как мне сообщали, поддерживал хорошие отношения с Юсуфом и моим дядей.

– Гельдерн со многими поддерживает хорошие отношения, – заметил де ла Серда. – Он весьма уважаемый в знающих кругах человек.

– Именно поэтому я и не хотел озвучивать свою версию, не имея доказательств.

– Хорошо, – кивнул де ла Серда, а затем внезапно сменил тему: – Напомните мне, как ваш дядя называл существо, которое использовалось в Болгарии и Смоленске.

– Эм… – слегка опешил Владимир и постарался напрячь память. – Гончей Раката.

– И что же, вам удалось найти упоминания о ней? В книгах? Может быть, в семейном архиве?

– Нет, – ответил Корсаков, не понимая, куда идет разговор. – Никаких упоминаний.

Де ла Серда и Бонавита вновь коротко переглянулись, будто решая, стоит ли им продолжать. Владимир, рассеянно изучая собеседников, внезапно обратил внимание на то, что указательный палец на левой руке и дона Симона, и Гаэтано украшали неброские кольца-печатки. На каждом из них были выгравированы две буквы – «DM». Те же, что и на конверте.

– Это хорошо, – кивнул наконец де ла Серда. – В таком случае слушайте, Корсаков. Я разделяю ваши опасения. Но действовать нужно с величайшей осторожностью…

Внезапно он прервался. Из-под маски донесся судорожный вздох. Де ла Серда весь съежился, будто пораженный внезапным приступом боли. Корсаков бросил взволнованный взгляд на Бонавиту, надеясь, что тот сможет объяснить ему происходящие события, – но увидел, как отец Галеаццо и Франчески тоже падает на колени. В следующий момент дон Симон и Гаэтано исторгли из себя крики, от которых кровь застыла в жилах Корсакова. С другого конца балкона донесся такой же вопль. За ним еще один, снизу. И еще один. Оркестр прекратил играть. Танцующие пары остановились. Гости замолчали, настороженно осматриваясь.

Перед Корсаковым упал на пол де ла Серда. Старейшина бился в жутких конвульсиях. Скрюченные пальцы судорожно схватились за ворот балахона, растягивая его, словно дону Симону не хватало воздуха. Ткань с треском порвалась, обнажая впалую грудь, на которой один за другим начали проступать незнакомые Владимиру символы, будто де ла Серду кто-то помечал невидимым клеймом. Перевернутый треугольник, внутри которого словно шевелились десятки переплетенных змей. Каждая новая линия узора горела уже знакомым тошнотворно-зеленым светом.

VI

1881 год, октябрь, Венеция, палаццо Лоредан

– Итак, господа, что вы думаете по поводу произошедшего? – произнес Доменико Лоредан и обвел взглядом собравшихся.

Пугающее происшествие, конечно же, оборвало маскарадное веселье. Старейшины с помощью Вильбуа пресекли панику в зародыше, хотя первые истеричные вопли ужаса уже слышались с разных концов зала, где гости стали свидетелями метаморфоз с пострадавшими. Каким-то чудом им удалось организовать спешное отбытие всех участников Конклава. Кого-то выпустили через двери, выходящие на улицу, кого-то вывезли на лодках. Из нескольких сотен участников Конклава в палаццо осталось от силы три десятка – самых опытных, уважаемых или, как в случае с Галеаццо и Франческой, родных и близких тех несчастных, кто подвергся проклятию. Корсаков прекрасно понимал, что сам он в этот круг вошел лишь в качестве гостя Бонавиты.

Пятерых пострадавших, когда они перестали извиваться от боли, доставили во внутренние покои. Несколько часов их осматривали как привлеченные светские доктора, так и знатоки неестественных хворей из числа участников Конклава. Их выводы, к сожалению, оказались идентичны. Жертвы были живы – это не подлежало сомнению. Их сердца бились, а дыхание стало ровным. Вместе с тем все они лишились сознания. Их зрачки не реагировали на свет, а мышцы не сокращались. Они впали в кому. На груди каждого из них проступили одинаковые символы, опознать которые не смог никто из гостей. Но также их объединяло еще одно обстоятельство – у всех имелись при себе перстни с литерами «DM». Их значение также было скрыто от большинства гостей, хотя, как показалось Корсакову, старейшины знали тайный смысл колец, просто не спешили им делиться.