– Простите меня, синьор, но вон тот господин очень хочет с вами переговорить, – обратился Корсаков к мужчине, который начал что-то говорить Франческе, и указал на Августа Стринберга, как раз оставшегося без собеседника (предыдущий, кажется, позорно сбежал, не выдержав потока мыслей чудаковатого шведа). – Видимо, что-то срочное!

Далее – воспользоваться открывшейся возможностью.

– Синьорина, – произнес Владимир, принимая протянутую для поцелуя руку.

– А, Корсаков, это вы, – узнала его Франческа. – Вы даже смотритесь слегка интересно. Хотя… Видимо, это бабочка.

– Come un dandy molto noto[50], – улыбнулся Корсаков, не позволив себе обратить внимание на отпущенную шпильку. К внешнему виду он подошел ответственно – зачесанные назад волосы над белой маской, черный приталенный фрак, черный плащ, черный же галстук-бабочка (который понравился Франческе) и запонки в виде адамовой головы[51].

Оркестр, молчавший с минуту, вновь начал играть, на этот раз легкий венский вальс. Как и большинство дворян, Корсаков умел танцевать – не то чтобы любил, но умел. Однако теперь, поддавшись наитию, он протянул руку и предложил:

– Синьорина, позволите пригласить вас?

Владимир допускал, что Франческа откажется, но она приняла руку и позволила провести себя к танцующим парам. Миг – и они влились в поток.

Франческа двигалась легко, почти невесомо, словно ее вел не Владимир, а сама музыка. Алое платье струилось по полу. Ее ладонь, заключенная в бархат перчатки, покоилась в его руке, но даже сквозь ткань он чувствовал тепло ее кожи. Их пальцы сомкнулись, и она чуть сильнее прижалась к нему, продолжая смотреть из-под маски – насмешливо ли, осторожно ли, он не мог сказать.

– Вы удивили меня, синьор Корсаков, – сказала Франческа, пока они скользили в танце. – Я была уверена, что вы не танцуете.

– А я был уверен, что вы не согласитесь, – ответил Корсаков.

Их танец напоминал Корсакову дуэль на рапирах – та же выдержанная дистанция, идеальный шаг, холодная учтивость. В иных обстоятельствах он бы уставился в пол и нервно бормотал что-то себе под нос – стоило рядом оказаться барышне, которая ему нравилась, как он мигом терял спокойствие и выдержку. Да что уж там, в иных обстоятельствах он бы не посмел даже попытаться пригласить Франческу на танец. Но что-то в нем изменилось. Возможно, всему виной маска, броня, что скрывала его неуверенность. Возможно, он просто поймал кураж. Но нынешний Корсаков самому себе нравился куда больше.

– Я подумывала отказаться. Но это было бы крайне негостеприимно. Отец и брат могли расстроиться.

– Значит, мне стоит сказать им спасибо, – усмехнулся Корсаков.

– Не уверена. Вы просто не представляете, во что ввязываетесь.

– Разве я похож на человека, который боится танцевать с красивой женщиной?

– Немного. А еще вы похожи на человека, который считает себя умнее всех в этом зале.

Она двигалась плавно, с отточенной грацией, но Корсаков чувствовал – это не мягкость, а дисциплина. Она не подстраивалась под него, как это делали другие дамы, с которыми ему доводилось танцевать. Наоборот – Франческа требовала, чтобы он соответствовал ей. Словно проверяла, не уступит ли, не дрогнет ли в шаге, не нарушит ли ритм.

А уступать Владимир не собирался:

– Ошибаетесь, синьорина. В этом зале слишком много умных людей, которые претендуют на это звание. Я всего лишь самый скромный среди них, вот и не кричу об этом каждому встречному.

– Как неожиданно. Может, вы просто самый упрямый, вот и не желаете признавать мою правоту?

– Упрямство, знаете ли, необходимая черта, если приходится вести спор с вами.

– Это не спор, синьор. Это я просто уточняю границы вашей самоуверенности.

Музыка велела им кружиться, и они кружились. Теперь вел Владимир, но Франческе удавалось создать ощущение, что это она разрешает ему перехватить инициативу. И он, впервые за долгое время, почувствовал азарт, не связанный с охотой.

– И каковы они, по вашему мнению? Границы моей самоуверенности.

– Таковы, что прибегать к намекам я не стану. Не хочу, чтобы вы надеялись на следующий танец. Его не будет.

– О, синьорина, я стараюсь не надеяться, а планировать наперед.

– В таком случае… запланируйте что-нибудь еще.

– Уже. У меня назначена важная встреча.

– Хорошо, тогда вы не расстроитесь.

– Как я могу? Вы делаете это с таким изяществом, что даже наблюдать приятно.

Ему не нравилась ее дерзость. Не нравился ее острый ум, который словно клинок выискивал брешь в образе, который он носил, словно броню. Не нравился ледяной взгляд, в котором пряталась скрытая усмешка.

И все же Корсаков не мог отвести глаз.

– Наш танец подходит к концу, – заметила Франческа.

– А жаль. Только-только начал вас понимать.

– Тогда у вас явно талант к самообману.

– А у вас – к сбиванию с толку. Зачем соглашаться на танец лишь для того, чтобы продемонстрировать, насколько он вас тяготит?

– Дело не в тягости. Я знаю, ради чего вы прибыли в Венецию, читала ваши письма. Не могу сказать, насколько оправданны ваши выводы, но они точно привлекут к вам внимание. И опасность. Раз моя семья предоставила вам кров – эта опасность может перекинуться и на нас. А я не уверена, что вы заслуживаете того, чтобы мы рисковали ради вас.

– Кажется, это первая откровенная вещь, которую вы сказали за весь наш танец. За это я уже благодарен. И сделаю все от меня зависящее, чтобы ваша семья не пострадала.

– Корсаков, от вас здесь зависит слишком мало, чтобы вы могли давать такие обещания.

Музыка стихла. Владимир подвел Франческу обратно к колоннаде, откуда начался их танец. Напоследок он едва заметно задержал ее руку в своей. Не для того, чтобы удержать, – просто чтобы понять, что он сам не хочет ее отпускать.

* * *

За пять минут до назначенного времени Корсаков поднялся на балкон и остановился у статуи Дианы. Как и художник, расписывавший потолок, неизвестный скульптор постарался на славу. Статуя изображала богиню в движении – легкий хитон спадал с ее плеч, открывая сильные, но изящные руки, одна из которых тянулась за стрелой в колчане. Мраморный лик Дианы оставался непоколебимо спокойным, но вся поза словно выдавала возбуждение от погони за дичью.

Владимир остановился рядом и обозрел раскинувшийся под ним зал. Как ни старался, отсюда он не мог различить в круговерти внизу алое платье Франчески. Галеаццо же, напротив, безошибочно угадывался у стола с вином, где он каким-то образом умудрялся успешно флиртовать сразу с тремя дамами. Следом Корсаков обратил внимание на подиум в конце помещения, где на пяти креслах, сильно смахивающих на троны, чинно восседали старейшины, бесстрастно наблюдая за маскарадом. То и дело к