Маска, на которую пришелся выпад Корсакова, сползла вниз, обнажив покрытое омерзительными язвами лицо. Времени разглядывать его у Корсакова не было, однако он все равно успел отметить обнажившиеся в оскале гнилые зубы и мутные бельма глаз.

Это объясняло молчание противников и их безразличие к боли. Нападавшие были уже мертвы.

Сзади уже напирали развернувшиеся враги. К счастью, такой гурьбой они лишь мешали друг другу, в то время как между Корсаковым и противоположной стороной моста оставались только проткнутый покойник, его шевелящийся на земле собрат и Фарук.

Мертвец со слетевшей маской взмахнул саблей слева направо, заставив Владимира качнуться назад. К нему тут же метнулись клинки и ладони оставшихся за спиной противников, но каким-то чудом он удержал равновесие и вывернулся из-под удара. Противник спереди вновь приготовился нанести удар, но Корсаков опередил его. Он рванулся вперед, прямо ко второму, уже поднимающемуся покойнику. Оттолкнувшись левой ногой от земли, он взбежал по согбенному противнику, словно по лестнице, опершись ему на колено и плечо. Миг – и он оставил противников за спиной, оказавшись лицом к лицу с Фаруком. Во взгляде османа из-под маски мелькнуло удивление. Сам он оружия еще не извлекал, рассчитывая, очевидно, на своих слуг, а потому Корсакову удалось застигнуть его врасплох.

Владимир замахнулся шпагой. Фарук с похвальной ловкостью ушел от выпада, но не успел среагировать на удар зажатых в левой руке Корсакова ножен. Он потерял равновесие и кубарем полетел вниз по ступенькам, навстречу поднимающимся слугам. Часть из них споткнулась и повалилась наземь, однако один (тот самый, чью маску сбил Корсаков) тяжеловесно перепрыгнул через хозяина и поравнялся с Владимиром. Его ятаган со свистом рассек воздух. Времени на раздумья не было. Корсаков отразил удар ножнами, а затем, вытянувшись в стойке, заставившей бы дядю Михаила довольно захлопать в ладоши, нанес молниеносный разящий выпад, вогнав лезвие шпаги в незрячий глаз врага.

К его удивлению, мертвец обмяк и рухнул на землю, чуть не забрав с собой оружие Владимира. За ним уже поднимались остальные противники, полные решимости закончить начатое. Корсаков не стал их дожидаться. Если жизнь чему и научила его, так это тому, что своевременное тактическое отступление перед лицом численно превосходящего врага позорным бегством считаться не может. А потому, со щелчком вбросив запачканную серой слизью шпагу обратно в ножны, Владимир развернулся и со всей прытью сбежал вниз по ступенькам противоположной стороны моста.

По переулкам он летел со скоростью ветра, не считая повороты и развилки, прислушиваясь, не раздастся ли за спиной топот погони. Ему казалось, что бежит он уже много часов, хотя счет на самом деле шел от силы на минуты. Каменные стены и намертво закрытые двери сменяли друг друга в бесконечном лабиринте, пока внезапно Корсакову не ударили в лицо теплые и яркие лучи заходящего осеннего солнца.

Он очутился на оживленной маленькой площади у стен могучей романской церкви. Владимир узнал ее – они проходили мимо вместе с Галеаццо по дороге на встречу со старейшинами. Как он назвал это место? Кампо Сан Кассиано, кажется. Естественно, Бонавита не мог не присовокупить к рассказу обязательное упоминание о том, что несколько веков назад венецианцы построили здесь первый в истории публичный оперный театр…

Корсаков обернулся обратно, в сторону переулка, из которого вылетел. Возможно, ему почудилось, но он готов был поклясться, что мельком увидел в полумраке фигуру в белой маске, не ставшую следовать за ним на площадь и растворившуюся в темноте.

– Ха! – Корсаков торжествующе вскинул вверх кулак, опьяненный внезапным спасением. Но, наткнувшись на осуждающие взгляды прохожих, был вынужден умерить радость и попытаться принять более-менее достойный вид.

V

1881 год, октябрь, Венеция, палаццо Бонавита

– Ты раздобыл мне револьвер?

– За кого ты меня принимаешь, каморристу?[40] Кстати, которая лучше, Арлекин или Призрак?

С этим вопросом Галеаццо обернулся к Корсакову, держа в руках две маски, черную и белую. Первая, черная и с маленькими наростами, похожими на чертовы рога, изображала Арлекина, персонажа итальянской комедии. Вторая представляла собой прекрасное андрогинное лицо, посреди которого пролегала линия, делящая маску на белую и золотую части.

– Арлекина, он лучше сочетается с твоим характером, – проворчал Корсаков и повторил: – Ты раздобыл мне револьвер?

– Да раздобыл, раздобыл, вон коробка лежит. – Галеаццо, продолжая сосредоточенно изучать маски, рассеяно махнул в сторону столика у камина, где раньше стояла шахматная доска.

Они находились в гостиной палаццо Бонавита, завершая приготовления к маскараду. С момента нападения прошло два полных дня. Владимир не стал сообщать о нем старейшинам – после оказанного ему приема вероятность того, что они поверят ему на этот раз, была крайне мала. Зато Галеаццо воспринял его со всей серьезностью и запретил перемещаться по Венеции без него. По факту это означало, что перед Корсаковым стоял выбор – безвылазно сидеть дома или сопровождать друга по остериям и винным погребам. Единственная уступка, на которую пошел Бонавита, – это сходить с Владимиром к знакомому портному, который подогнал под гостя выходной фрак, и в мастерскую масок. Корсаков не мучился от необходимости выбирать что-то по душе. Он ограничился обычной белой полумаской.

Владимир открыл небольшой деревянный ящичек на столе и принялся разглядывать его содержимое. На дне покоился револьвер, в котором он опознал армейскую модель ремингтона 1858 года, в комплекте с кожаной кобурой. Любимое оружие покорителей Дикого Запада.

– Я что, похож на американского ганфайтера[41]? – недовольно уточнил Корсаков.

– Простите, messere[42], но твой ужасный «Ле Ма» в Венеции достать невозможно, а это надежная и удобная модель, – отозвался Галеаццо.

Тут Владимир был вынужден с ним согласиться. Ле ма был тяжел – что на вес, что в обращении. Перезарядка его занимала минимум пять минут, немалый срок. Хотя Корсаков считал, что если после первого высаженного в цель барабана та продолжит двигаться, то заряжать новые пули станет уже некому, он признавал практичность более распространенных американских револьверов. В комплекте с ремингтоном шли не только патроны, но и два сменных барабана, которые можно было снарядить заранее, а затем, даже в пылу боя, заменить за