— Хватит болтать, — строго произнес тот, расставляя перед нами тарелки.

Омлет был горячим, пышным, пропитанным ароматами зелени и какого-то едва уловимого лесного гриба.

Я взял вилку, подцепил первый кусок и не удержался, чтобы не зажмуриться от удовольствия:

— Как всегда бесподобно, — произнес я, обращаясь к домовому.

— Благодарю, мастер-князь, — ответил домовой, склонив голову, как того требовал церемониальный этикет. И на долю мгновения я даже удивился такому преображению Никифора. И только потом понял, что, скорее всего, он старается соблюдать этикет при госте.

Гаврила осторожно отломил вилкой кусочек омлета, поднес его ко рту, попробовал и замер.

— Вкусно? — глядя на него, участливо спросил я.

Гость поспешно кивнул:

— Это… это невероятно, — прошептал он. — У нас… такого не готовят.

Морозов, не поднимая головы от тарелки, пробурчал:

— Потому что у вас нет Никифора.

— Да что вы там понимаете! — отмахнулся домовой, но по блеску в глазах было видно, что он доволен похвалой.

Гаврила кивнул:

— Наверное.

Парень снова потянулся за омлетом. Теперь уже увереннее. В нём исчезла та нелепая скованность, что была утром. Парень словно начал немного оживать.

Я наблюдал за ним: за тем, как гость сидел, стараясь держать спину ровно, как внимательно следил за каждым нашим движением, и как все еще подрагивали его руки.

— Кто ж тебя такого по лесам-то отправил, — пробормотал Морозов, надеясь, видимо, что гость не разберет слов. Но Гаврила услышал:

— Я… — ответил он, покраснев, — я проходил программу полевой подготовки…

— Где? — невозмутимо уточнил воевода. — В ботаническом саду?

Я кашлянул в кулак, скрывая улыбку. Вера тихо отвела взгляд, чтобы не рассмеяться вслух. А ревизор полностью стал цвета спелого яблока.

В гостиной повисла тишина. Мы отодвинули опустевшие тарелки, а Никифор разлил по чашкам отвар.

Я кивнул, благодаря домового, взял чашку, подержал в руках, ощущая тепло. Сделал глоток и довольно прикрыл глаза: отвар был мягким, обволакивающим, с лёгкой кислинкой облепихи и густым медовым послевкусием.

— Ваш дом… совсем не такой, как я представлял, — произнес вдруг Гаврила, нарушая тишину.

— Возможно, — ответил я и с интересом уточнил. — А что вы ожидали?

Он смутился.

— Ну… что-то… холодное. Официальное. Суровое. Как в столице… у больших чиновников… А здесь уютно. По-домашнему.

Он поднял взгляд, и в нём промелькнула благодарность. Настоящая.

— И… спасибо вам, — произнёс Дроздов тише. — За то, что не выгнали… и не…

Он замялся, явно вспоминая, как еще недавно стоял во дворе перед псом.

— Мы рады гостям, — сказал я. — Особенно тем, кто приезжает с добрыми намерениями.

— А вы… — начал ревизор, и я заметил, как в его глазах разгорается уже знакомый мне блеск. Такой был у членов комиссии из экологического ведомства, когда те увидели оленя.

— Допейте отвар, Гаврила Платонович, — произнёс я, откинувшись на спинку кресла. — Потом поговорим об олене. И обо всём остальном. У нас с вами есть время.

Гаврила послушно взял чашку, наклонился над ней, сделал осторожный глоток, будто опасаясь, что напиток может оказаться слишком горячим. На его лице уже не было утренней паники. Только лёгкая неуверенность.

— Очень вкусно, — тихо произнес он, сделал еще один глоток и отставил чашку.

Несколько секунд, парень молчал, словно подбирая слова. А затем, понизив голос, произнес:

— Мастер-князь… А… когда мы… пойдём в лес?

Я чуть приподнял бровь.

— Вы хотите отправиться прямо сейчас?

Он шумно вдохнул, будто собирался с духом.

— Я просто обязан увидеть этого оленя, понимаете. Комиссия… она… — он замялся, но всё же продолжил: — они говорят, что это может быть важнейшее открытие за десятилетие. Вид… который считали исчезнувшим ещё много лет назад.

Воевода тихо хмыкнул:

— Открытие, значит, — протянул он, устало.

Парень смутился, отвёл взгляд, но не отступил.

— Я… понимаю, что вы не особо в это верите, но оно очень важно. И для ведомства, и для науки. И… — Гаврила запнулся, — и для меня лично.

Я на секунду задумался. В голосе его не было бахвальства и той самоуверенности, которой часто страдают столичные чиновники. Была… настоящая заинтересованность. Тревога и какая-то искра, которая редко встречается у государевых слуг из столицы.

— Пойдём, — сказал я наконец. — Но сперва — подготовка. Лес сегодня может быть… капризным.

Парень поднял глаза.

— Капризным? — удивленно переспросил он.

Я не стал пугать ревизора лишними подробностями. Ему и так сегодня хватило страхов. Морозов нахмурился, но промолчал. Вера же отставила пустую чашку и встала из-за стола:

— Прошу меня простить, — произнесла она. — У меня еще много работы.

Я кивнул:

— Конечно.

Вера тепло улыбнулась домовому и негромко поблагодарила его за завтрак.

— Я принесу чуть позже пирожков, — отозвался Никифор. — А то опять заработаетесь, а про здоровое питание нельзя забывать.

— Пирожки — это здоровое? — хитро спросила девушка.

— Мои так точно, — благостно отозвался домовой, и мне подумалось, что подобной вольности он не простил бы ни мне, ни воеводе.

Соколова одернула подол платья и направилась к дверям.

— Да… Я, наверное, тоже пойду собираться, — спохватился Гаврила.

Ревизор вскочил из-за стола, едва не перевернув кресло, и последовал за секретарем.

Морозов тоже встал, подошёл к окну, отдёрнул занавеску. Несколько минут неподвижно стоял, глядя, как ветер колышет ветви.

— Очень интересный гость, — произнёс он тихо, — Прямо сказочный. И зачем его только к нам направили.

Я пожал плечами:

— Может быть, чтобы он лично запечатлел «событие десятилетия».

Воевода, не оборачиваясь, кивнул:

— Только сдается мне, если бы ревизор пошел в лес инкогнито, то сгинул бы в нем без вести. И вина в том лежала бы не на леших.

— Ну, он проходил полевую подготовку, — возразил я. Воевода усмехнулся и покачал головой:

— Идемте собираться, Николай Арсентьевич, — произнес он.

Я кивнул и встал из-за стола. Вышел из столовой и