Тонкая нить, едва светящаяся, вьющаяся между камней, вела их не в сторону поверхности: она уходила в темноту, и другой ее конец нельзя было разглядеть. Кто-то тянул ее оттуда, медленно и аккуратно, позволяя им плестись вслед, не выпуская ее из виду.

Конечно, в реальности ее не было. Джемма еще не сошла с ума. Но, двигаясь сквозь заполненный тьмой лабиринт, хватаясь руками за стены, глядя туда, где растворялся свет фонаря, она все равно ее видела.

Иногда Винсент останавливался, и они тратили минуты или часы, чтобы отдышаться. Воздух глотался тяжело, был холодным и пустым. Подобное Джемма чувствовала, когда ее командировали на вахту на Рейнир – базу Управления на горе в Вашингтоне. Там, на высоте четыре тысячи метров, кислорода в воздухе было меньше, и с непривычки у агентов случались приступы кислородного голодания. Джемму это тоже не обошло стороной.

– Гипоксия из-за парциального давления, – сказал Винсент, когда она упомянула это, – оно понижается и… Что? – спросил он, когда она высоко подняла брови. – Эй, я тоже кое-что знаю! Мы с родителями много катались в Альпах, там, между прочим, высоко.

Он не терял духа, Винсент. Джемма была уверена, что его зрение так же размыто, как и ее, разум впал в такой же анабиоз, ноги болят при каждом движении, а спину ломит, – но он улыбался ей так же, как улыбался бы дома. Будто ничего по-настоящему плохого не могло случиться, пока они рядом; будто, пока они идут рука об руку, все остальное не имеет никакого значения.

Так что, глядя на его мальчишечью ухмылку, Джемма не стала спрашивать о том, что если в горах воздуха становится меньше из-за высоты, то почему его все меньше и меньше здесь.

Пока Винсент так улыбался, ответ мог бы ее уничтожить.

И она не стала об этом думать.

Если честно, она вообще ни о чем не думала. Думать было трудно: мысли, тяжелые и неповоротливые, исчезали в темноте, стоило им зародиться в голове.

Они шли и шли – все равно ничего другого не оставалось. Джемма знала, что ей следовало злиться: она ненавидела, когда «больше ничего не остается». И ощущение безвыходности ненавидела тоже. Оно сжимало ей горло знакомой с детства хваткой, и от одного воспоминания об этом времени Джемма обычно приходила в бешенство.

Но сейчас она не ощущала… ничего. Просто брела дальше, слушая, как шаркает по камню собственная обувь. Теперь она даже не могла сказать, сколько прошло времени с тех пор, как они двинулись после последней остановки, – а затем голос Винсента снова вырвал ее из небытия:

– Джемма, стой.

Джемма развернулась как будто на автопилоте. Не возникло ни интереса, ни опаски, хотя голос у Винсента был напряженным. В мыслях продолжала плавать темнота.

Она оперлась рукой на стену – идти без опоры было почти невозможно, она бы, наверное, просто свалилась – и притормозила, переводя дыхание. Дышалось все так же тяжело, но звуки были тихими. Слишком тихими.

– Прямо рядом с тобой, – сказал Винсент, глядя ей за плечо.

Джемма медленно повернулась к стене.

Из-под ладони по камню разбегались в стороны глубокие борозды. Кто-то раскрошил стены, оставляя на них толстые царапины, словно за что-то мстил этому месту.

На нетвердых ногах Джемма отшатнулась от стены, пытаясь понять, что именно видит.

– Ну вот… – выдохнула она. – Теперь вместо… выставочного зала… у нас целая… галерея.

Неведомый художник решил не ограничиваться пещерой.

– Это… – Винсент подошел ближе, машинально придерживая ее за спину. Второй рукой он поднял фонарик выше. – Все тот же рисунок? Не могу понять.

– Ага… Вроде. С апгрейдами.

Обе фигуры теперь были отчетливыми, отчасти даже пропорциональными. Только располагались иначе: стояли рядом, и одна пронзала другую тем, что держала в руке. И вокруг этой центральной композиции появилось еще что-то – наверное, тоже люди. По уровню прорисовки они напоминали ту фигуру, которую Винсент и Джемма увидели самой первой. Трудно было сказать наверняка.

Джемма дотронулась до нарисованной руки. Провела пальцами по предмету в ней. Ну конечно.

– Это нож, – сказала она.

– Нож? В принципе, похоже. – Винсент нахмурился, а затем будто что-то сообразил. – А с чего ты это взяла?

– Когда я была в голове Купера… – Неясно, прозвучит ли это хотя бы отчасти вменяемо. – Прямо перед тем, как на нас напали… Я проникла в его голову и видела его сон.

Сама сцена стояла перед глазами ярко и отчетливо: это не было похоже на сон, который легко стирается из памяти. Скорее, на видение. Но одно дело – помнить, другое – понимать, что видишь, потому что последнего Джемма сделать так и не смогла. Сейчас, проводя рукой по очертаниям ножа, она попыталась напрячься, собрать растекающиеся мысли, чтобы сложить общую картину:

– Там была я, потом появился Купер. Он стоял передо мной, а затем… – Что было затем? – У меня в руке появился нож.

Уплотнение воздуха под ладонью ей просто показалось; как мерещилась линия, вьющаяся по камням; как чудилось, что она видит что-то в темноте. Джемма больше не доверяла ни одному своему чувству: ни слуху, ни зрению, ни осязанию.

– И я не хотела, но почему-то знала, что должна. – Она сглотнула, а затем провела пальцем до острия, пронзающего другую нарисованную фигуру. – Убить его.

– Ты… – голос Винсента за ее плечом стал задумчивым, – ты хочешь сказать, что это ты, а тот, что поменьше, – Купер?

– Он выше меня, – хрипло ответила Джемма. – Понятия не имею, почему Самайн решил мне польстить.

– Он угрожает тебе… что ты зарежешь Купера? Он хочет, чтобы ты убила Купера?

– Я не знаю, – пробормотала она.

Нож под ее пальцами бугрился прорезанным шрамом. Кому-то пришлось сильно скрести по камню, чтобы осталась такая борозда.

Она допустила это, разве не так? И допустит снова. Все это снова произойдет.

Темнота затопила голову, и на мгновение Джемма подумала, что не выдержит: сядет и останется здесь навсегда. Может быть, тогда ничего не случится? Может, она просто умрет – и никакое злое пророчество не исполнится?

– Джемма…

– Пойдем дальше, – попросила она, с трудом разворачиваясь к рисунку спиной.

Винсент встретил ее взгляд тревожными глазами – чувствовал, что она далеко не в порядке. Джемма протянула руку – она устала бороться с собой, этой борьбы и так было слишком много, – и он тут же протянул ей в ответ свою.

Мир перед глазами снова плыл. Рука Винсента обжигала холодом. Джемма отказалась думать