Фея, принявшая форму жабы, ждала, пока пройдут дожди, прежде чем снова приблизиться к тем кустам. Какое бы безумие ни заразило визгунов, она не хотела рисковать контактом с ним.

Через некоторое время не стало ни птицелюдей, ни визгунов. Не стало вообще никого. Дорога заросла сорняками.

Фея, которая боялась людей, теперь начала скучать по ним. Не по визгунам и птицелюдям, а по тем, кто приходил раньше. Они были своего рода компанией, даже если не знали, что она здесь.

Она спала всё больше. Сойки воровали блестящие вещи из гнёзд друг друга, но новых не находили.

Времена года сменяли друг друга, и однажды она услышала стук копыт. Люди ехали с востока на своих стройных лошадях, спускаясь по разрушенной дороге. На них не было доспехов. Среди них было двое птицелюдей, тоже верхом, и они скакали быстро, будто боялись чего-то.

После этого шлюзы открылись. Мужчины и женщины хлынули с востока, а затем с запада, на лошадях и пешком, в повозках и караванах. Иногда они ехали с рыцарями, несущими знамёна с красными крестами.

Когда они говорили друг с другом, она слышала слова вроде чума, могилы и столько мёртвых.

Фея свернулась в клубок и плакала по умершим, но в то же время маленький, назойливый голосок шептал: Может быть, история о башне умрёт вместе с ними.

Было ужасно радоваться тому, что целые города вымерли. Должно быть, это правда, — мрачно подумала фея. У меня, наверное, действительно нет души, если я хоть немного облегчена. И она плакала ещё сильнее, пока земля не почернела от слёз.

Со временем сорняки снова были вытоптаны, и движение по дороге стало более обыденным. Стиль одежды менялся снова и снова, кочевники снова приезжали в своих повозках, и всё равно никто не решался зайти в заросли ещё очень, очень долго.

Много лет спустя к краю изгороди подошёл рыцарь и остановился, глядя внутрь. Фея хорошо чувствовала, когда люди подходили слишком близко к изгороди — это было похоже на комариный укус на коже. Этот ужалил, и она поползла к нему, сначала в форме жабы, затем в человеческом облике, ища источник.

Она нашла костёр и рыцаря, разбившего рядом лагерь. Было ещё не совсем темно, и он стоял спиной к огню, глядя на заросли.

Фее не понравился этот взгляд. В нём было слишком много мысли. Он действительно разглядывал колючую изгородь и размышлял о ней, а это могло привести к вопросам о том, что находится по ту сторону.

Уходи, — подумала она. Уходи. Перестань смотреть. Они не могут рассказывать истории, не сейчас. Прошло так много времени…

В конце концов он повернулся обратно к костру. Фея подкралась ближе.

Судя по его снаряжению, он был… сарацином? Так ли это называлось? Она не совсем помнила. Но она без труда узнала рыцаря, какой бы веры он ни был.

Он был не очень высоким, его доспехи были чистыми, но потрёпанными. У его лошади была хорошая кость, но сбруя была почти стёрта от чистки. Изогнутый меч на его боку имел пустые гнёзда вместо драгоценных камней.

Всё это говорило о благородной бедности — состоянии, которое она привыкла связывать с младшими сыновьями знати. Огонь костра смягчал его черты, но не мог развеять тени под глазами, а аккуратно подстриженная борода не скрывала впалость щёк. И всё же, вероятно, он был несравненно богаче её. У жаб мало пользы от монет, что было к лучшему, потому что у неё их не было. Даже в те дни, когда она жила в замке среди людей, никому не пришло бы в голову платить фее.

С другой стороны, она могла есть червей и жуков и спать под камнем, чего люди не умели, так что, возможно, это уравновешивалось.

Он утром уйдёт, — сказала она себе. Он ищет место для лагеря, за которое не нужно платить — вот и всё.

Она обхватила себя руками. Вот и всё…

Он поднял голову, и на мгновение его взгляд устремился прямо на её укрытие.

Первым её порывом было принять форму жабы, но это означало бы движение, даже небольшое, когда она опустилась бы на землю. Вместо этого она замерла совершенно неподвижно, не шевелясь, даже не дыша.

Костер затрещал. Он отвел взгляд.

Она очень медленно выдохнула через рот. Когда он повернётся — форма жабы, — сказала она себе. А потом — прочь. Мне не нужно видеть больше. Он утром уйдёт.

В конце концов он повернулся, чтобы позаботиться о лошади, и она упала на листья. Жёсткая, бородавчатая жабья кожа обволокла её, и она медленно ускакала.

Утром он не ушёл.

Она поднялась на рассвете, нервничая, ожидая, когда он двинется дальше, а у него хватило наглости проспать.

— Ты же рыцарь, — проворчала она. — Разве ты не должен быть на турнире или разрушать цитадели ради какого-нибудь благородного дела?

Похоже, он решил начать с цитадели попозже. Утро уже прошло наполовину, когда он поднялся, и было почти полдень, когда он наконец починил оторвавшуюся часть уздечки и оседлал лошадь.

И затем он не сел на неё. Он взял её за поводья и пошёл пешком.

Она шла поодаль, ожидая, когда он выйдет на дорогу.

Но он не вышел.

Он шёл вдоль края зарослей, всё время заглядывая внутрь, обходя участки, где кусты росли особенно густо в низинах. На одном возвышении, где изгородь была пореже, он остановился.

Он перекинул поводья через голову лошади, привязав её к земле, а затем начал высматривать что-то перед изгородью. Искал.

Фея готова была закричать.

Она укрылась под упавшим бревном дальше по склону и наблюдала, как он рассматривает стену.

Что он ищет? Он пытается найти путь внутрь?

Она сама стала смотреть сквозь него на колючую стену, пытаясь представить, что он видит. Конечно, там не было ничего, что могло бы намекнуть на башню внутри — крышу давно сорвали кусты, а то, что осталось, было скрыто деревьями. Это выглядело как высокие заросли на холме, окружённые колючими кустами.

Если смотреть точно в нужное место, можно было разглядеть несколько линий, слишком прямых для стволов деревьев — но для этого нужно было знать, куда смотреть.

Он не может этого видеть. Я сама едва различаю, а я помню башню новой. О, почему он не уходит?

Он не ушёл. Он