— Ты не убьёшь Файетт! — рявкнула королева. — Она не виновата! Она моя прекрасная дочь, и одна из них прокляла её! — Она махнула рукой в сторону Жабки, затем через плечо бросила: — Не ты. — Жабка пожала плечами.

— Заставить труп плясать — это уже не проклятие, — тупо сказал король. — Она сделала это. Я видел. Мы все видели. По праву её следует сжечь на костре.

Желание сказать «Да, сделайте это» поднялось в груди Жабки так сильно, что её испугало. Она осознала, что ненавидит Файетт — она, которая никогда никого не ненавидела.

Нельзя ненавидеть ребёнка — только монстр ненавидит ребёнка, — но этот ребёнок был монстром в облике дитяти, эльфийским созданием, чья сила сдерживалась лишь молодостью и незнанием мира.

Мне следует убить её, — оцепенело поняла Жабка. — Мне следовало убить её годы назад. Гурами и богиня послали не того человека. Им нужно было послать кого-то более безжалостного, чтобы задушить её в колыбели. О богиня! Я не могу этого сделать! Я никогда не убивала ничего крупнее рыбы!

— Где она сейчас? — спросил король.

— Спит, — сказала Жабка. — Сила, которую она использовала, истощила её. Она проспит ещё долго.

— Если бы она могла спать вечно… — пробормотал он, и Жабка резко подняла голову.

Сон.

Она, возможно, не могла заставить себя убить Файетт, но усыпить её — другое дело.

— Я… я, возможно, смогу удерживать её во сне… — сказала она. — Ненадолго, по крайней мере.

Король и королева переглянулись, затем посмотрели на неё. В этот момент Жабка увидела их просто как родителей: одного слабого, другого сильного не в том смысле; двух людей, которые даже не слишком любили друг друга, но которых свела судьба, и они считали друг друга необходимым злом.

Слова мать и отец даже не пришли ей в голову.

— Скажи, что тебе нужно, — сказал король.

— Вода, — ответила Жабка. — Много воды. И будем надеяться, что её хватит.

Они наполнили двор бочками, горшками, кувшинами — всем, что могло удержать хоть каплю жидкости. Старую садовую тачку с разбухшими досками привезли и наполнили до краёв. Жабка посмотрела на неё и чуть не рассмеялась от отчаяния — это было так ничтожно.

— Недостаточно, — сказала она. — Этого мало. — Она взяла лопату и ощупала землю босыми пальцами ног, пройдясь по двору. — Здесь. Копайте здесь.

Стража и слуги посмотрели на короля, и тот взял лопату в свои руки и начал копать.

Они принесли лопаты, кирки, простые доски. Они использовали руки и рыли в мягкой земле, чтобы найти скрытую воду.

Время от времени они поглядывали на башню, где всё ещё спала Файетт, и тогда копали быстрее.

Жабка знала, что она делает, но не была уверена, возможно ли это вообще. Все заклинания, данные Мастером Гурами, были израсходованы. У неё оставалась лишь её собственная магия воды, крошечные чары, те, что Уткохвост пробудил под её кожей.

Она могла приманивать рыб к поверхности, хотя всё ещё ловила их руками. Могла заплетать волосы в эльфийские узлы. И могла успокаивать воду, сглаживать рябь, превращать её в плоское зеркало, не тронутое ветром или волной.

Файетт была огнём, воздухом и яростью, и Жабка не могла удержать её, но её и не нужно было удерживать. Её нужно было усмирить.

Она делала это раньше, когда кто-то не мог уснуть, а травница была на грани бешенства. Хватало чашки воды, зажатой между ладонями: она успокаивала воду, а затем и пациента, и тот обычно засыпал. Жабка усмиряла сына конюха во время лихорадки, и травница поклялась, что та спасла его.

— Не то чтобы он мог умереть, — пробормотала та, — но я бы придушила его, если бы он не перестал ныть.

Но Файетт не была человеческим ребёнком. Жабка могла бы с тем же успехом выплеснуть чашку воды на костёр.

Ей нужно было больше. Столько воды, сколько люди могли принести, сколько она могла поднять из самой земли.

Король стоял уже по икры в воде, и Жабка не знала, хватит ли этого.

Когда сказать им остановиться? Когда начать заклинание?

Что, если у меня не получится?

Она думала, что сможет. Она уже использовала это на Файетт пару раз, чтобы та поспала подольше, потому что так было проще.

Усыпить её навсегда… что ж.

Не обязательно навсегда. Достаточно, пока… пока я не придумаю что-то ещё. Пока кто-нибудь из них не устанет не заходить в башню и не решит убить её, или король не найдёт в себе мужества, или замок не сгорит дотла.

Когда вода дошла королю почти до колен, а конюх сорвал крышку с колодца, Жабка подумала: Я тяну время, и теперь мне действительно нужно произнести заклинание.

Она опустилась на колени в луже и жестом велела копающим отойти. Её ноги погрузились в грязь, пальцы впились глубоко. Кожа пела от прикосновения воды, потому что кожа была глупа и не всегда понимала, когда нужно бояться.

Она начала втягивать силу в себя, напитываясь ею, заталкивая в пустоты под кожей, пока не почувствовала себя огромной и раздувшейся, как Старшая. Она отчаянно желала быть такой же огромной, обладать такой силой. Старшая имела больше мощи в одной перепончатой лапе, чем Жабка — во всём теле. Необученный подменыш был бы для неё не сложнее утёнка. Она могла бы усыпить девочку на тысячу лет, превратить в рыбу или…

Старшая могла бы свернуть Файетт шею без раздумий, — мрачно подумала она, ненавидя себя за зависть.

Но в итоге заклинание не было сложным. Это было одеяло, наброшенное на спящего, один приказ: Спи. Спи и не просыпайся.

Файетт была измотана оживлением мёртвого и не сопротивлялась.

Спи. Спи вечно. Спи до конца света.

Она выплеснула силу из-под кожи, наполнив каменную башню сном. Это истощило её, и всё же Жабка чувствовала, что заклинание было настолько простым, настолько очевидным, что ей должно быть стыдно. Кто-то другой сделал бы это лучше. Кто-то другой был бы умнее.

Но больше здесь никого не было.

Она открыла глаза и увидела, что уже почти стемнело, а грязь вокруг её ног высохла.

— Готово? — шёпотом спросил король, когда она вышла из грязи, и та затрещала у неё под пальцами ног.

Жабка кивнула.

— Что теперь? — спросила королева.

— Теперь проверим, сработало ли, — прохрипела Жабка.

Вход в башню ощущался как вход в озеро. Конденсат стекал по камням, воздух был настолько влажным, что почти превращался в туман. Магия пульсировала, как кровь. Жабка взглянула на короля и королеву — они, казалось, ничего не замечали.

В