– Вы знаете, кто она?

Гэм кивнула.

– Я прав. Мы все – куклы на нитках. Она затащила детей в тот город, все она! Она же заставила тебя, Лансу, заняться этим делом, чтобы я нашел выживших. Чтобы Паутина замела следы!

– Нет, – сказал Лансу. – Это была уже не Паутина. Попросить тебя расследовать исчезновение детей в Пустом городе меня попросил ты.

14.Крайчек из дневника

Порт остался позади – железные громады на фоне бледного неба. Искрился снег, и изморозь на холодном металле конструкций, сквозь которую проступала ржавчина. За портом не оказалось дороги. Только то, чего тут быть не должно – Барьер. Не такой высокий, как на картинках в учебниках, но неприступный, гладкий как полированный мрамор. Он уходил в воду на сотни метров, а оттуда тянулся вдаль, отрезая город от равнин, за которыми был дом.

В учебниках о нем писали, что местами выше облаков. Не здесь, конечно, но вполне возможно. Мне всегда было любопытно, с таким ли интересом рассматривают эти фотографии ученики из городов, примыкающих к барьеру. Или пролистывают, как нечто незначительное и мало похожее на вид из окна. Эта мысль казалась всегда хорошим поводом, едва за мной навсегда закроются школьные двери, отправиться на север и увидеть все самому. Собрать все тридцать девять сувениров из сорока городов. По традиции последний никто никогда в коллекцию не покупал. Плохая примета. И почти всегда это был город, в котором ты родился.

Рум постучал трубой по белизне стены. Она поглощала звуки, останавливала ветер и была действительно неприступна. Ни для нас, ни для тех, кто мог оказаться снаружи.

– Этого не может быть! – сказала Лиза. – Мы бы заметили ее, когда въезжали в город.

Рум пожал плечами.

– На картах ее нет, – сказал я.

– На каких картах?

Я достал из сумки и протянул тетрадь Марка. Да, карта в нем была – вырезанная из какого-то путеводителя и вклеенная между страницами. Сорок жирных точек среди северных гор, океана, плещущегося на юге, и стекающих в него ветвистых рек. Неровный Барьер зеленой линией опоясывал россыпь городов, почти смыкаясь на юге, где желтел кружком Пустой город – Южный Мост. Между концами «подковы» тридцать километров побережья. На деле их нет. Стена отрезала город, и мы за ее пределами.

– Всегда было интересно, что за ней, – сказала Вика.

– Но мы никогда не задавали вопросов, – ответила Марго.

Я смотрел на них, пытаясь вспомнить что-то важное, но оно постоянно ускользало.

– Ведь в учебниках всегда пара строчек о Барьере, – напомнил я. – А остальное нас просили поискать в Паутине.

– И мы больше не задавали вопросов, – отозвался Рум. – И сейчас не будем. Тут все нечисто. Нам нужно думать, как перебраться через стену и попасть домой.

– Через Барьер невозможно перебраться, – напомнила Марго.

– Не для нас. Мы же как-то оказались здесь.

Стена опоясывала порт, а вместе с ним и город. Если долго идти вдоль гладкого прочного камня – хотя я совсем не уверен, что это камень – просто придешь обратно к морю, если по пути не встретишь чудовищ с лицами людей. Это понимали все, даже упрямый Рум.

– Стена не могла появиться сама собой, – сказал он. – Значит, мы как-то прошли сквозь нее. А если это так – обратно тоже пройти сможем.

***

Казалось, что стена находится вне времени. Она тянулась слева от нас, но не менялась, оставаясь бледно-серым гладким монолитом. А справа тянулись заброшенные строения порта. Они сменились низкими домиками пригородов, а те скелетами недостроенных домов на границе города и снежной долины. День сменялся сумерками и тогда мы заходили в границы города, чтобы переночевать, найти еду и погреться. Нас впускали маленькие квартирки заброшенных домов в которых вещи терпеливо ждали своих хозяев. Спали по очереди, слушая вой ветра за окнами в ночи. Изредка нас казалось, до нас доносятся звуки шагов. Но это лишь обрывки баннера с рекламой новостроек шуршали по кирпичной стене. Казалось, что прошло много лет, а наш путь вдоль стены и вовсе бесконечен. Мы почти не разговаривали и ничего не обсуждали, молчаливо соглашаясь друг с другом, когда нужно было сделать привал.

Утром третьего дня мы поняли, что смотрим из окон нашего убежища на ровные прямые улицы северной части города. Где-то там за заснеженными крышами домов остатки нашего лагеря: покрытые изморозью разбитые окна атриума, засыпанное снегом кострище, застывшие в страшных позах тела тех, кто уйти не смог. В тот день идти дальше мы не могли – поднялась метель. Рум грел остатки найденных консервов горелкой. На ней же удалось вскипятить немного воды. День прошел безразличном созерцании маленькой квартиры, в которой мы укрылись, листании тетради Марка с закорючками вместо нормальных букв. Он писал странные вещи, смысла которых я понять не мог, как не цеплялся за обрывки мыслей. Казалось, что что-то важное совсем на поверхности, и даже о проезде нашего автобуса за стену тут тоже есть, но все расплывалось и ускользало из памяти, едва я зарывал тетрадь. Будто голос в голове растворял мысли белым шумом, заставлял отвлечься на незначительные вещи и перестать спрашивать себя о прочитанном.

Белый день сменился серыми сумерками. Ветер унялся. Снег лежал под окном ровным пушистым морем. Это завтра, утопая в нем по колено, мы двинемся дальше. Но сегодня еще остается одна спокойная ночь.

– Ты не спишь? – Лиза подошла и приселя рядом со мной у окна.

Я мотнул головой. В сумраке за окном едва угадывались очертания домов.

– Как ты? – спросил я.

– Кажется, что прошла целая жизнь. Уже лет сто как нет Антона – я почти забыла его лицо. Помню только ваши и эту стену. И, по-моему, мы идем уже много-много лет и никогда не дойдем до цели.

– Читаешь мои мысли, – усмехнулся я.

– Это место уже не наше, – тихо сказала Лиза.

Больше мы не произнесли ни слова. Я накинул на ее плечи плед и обнял. За окном разгорался призрачный синий мираж – будто свечение болотного газа охватило крыши и улицы вдали от нас. А потом в черное небо медленно и бесшумно понялась медуза, светящаяся бледно-голубым светом. За ней другая, поменьше, но и она была куда крупнее школьного автобуса. Они плыли на юг как два воздушных шара, медленно шевеля длинными щупальцами.

***

Я смотрел в темноту на лица Лансу и Гэм. Они не двигались, держали руки перед собой, словно