со всеми анатомическими подробностями. Цельный манекен, наверное, представлял собой жуткое зрелище. Как тот муляж в кабинете биологии – отрешенная и абсурдно-жестокая жуть. Я смотрел сквозь голубоватое стекло на Сашу, на стены атриума, на купол над нами. Стекло было глубоким, без единого пузырька. В его глубине, казалось, расплываются тонкие темные нити. Одни толще, другие тоньше. Вместе они составляли очень знакомый узор – кровеносная сетка.
Я отбросил руку. Она с глухим звоном отскочила от стенки старого фонтана, нырнула в ворох бумаги.
– Порезался?
– Почти. Пусть полежит тут.
Банку я открыл, сбегав в сувенирную лавку за брелоками. В одном обнаружился плохой декоративный нож и очень тупая открывашка для банок, но ее вполне хватило. Мы цепляли дольки абрикосов ножами, вытаскивали из пахучего сиропа и неспешно жевали, наслаждаясь первым за сегодня завтраком.
Саша все еще держала книжку на коленках, а я смотрел на них и мне было стыдно. За себя в той примерочной и за то, как тащил ее сюда. Но я не решался говорить об этом. Не сделать бы хуже.
– Оставить бы немного на потом, – Саша заглянула в банку.
– Не волнуйся у меня еще есть кое-что. Просто наслаждайся завтраком. Нам скоро идти дальше.
Мы сидели молча, думая о своем. Я касался рукавом ее руки. И казалось, что сквозь толстую ткань свитера, куртки и ее одежды я чувствую тепло.
– Никит?
Я рассеянно кивнул. Вынырнул из своих мыслей.
– А помнишь тот вечер в парке? Игра, шишки, то дерево…
– И ты тоже? Я думал, что я один такой. Как дурак помню каждую минуту.
– Я тогда должна была поддержать тебя. Ты рассказал про маму…
Я улыбнулся.
– Саш. Я иногда влюбленный дурак, но просто дураком никогда не был.
– Ты был очень классным. Жаль, что мы не дружили.
Я помолчал. Пытался вспомнить ту девчонку с забавными хвостиками, но почему-то видел только улыбающееся лицо Саши теперешней. Такое непростительно взрослой и не моей.
– От чего она умерла? – спросила Саша. – Мне тогда не пришло в голову спросить, а потом мы почти не общались.
– Как обычно, – сказал я и усмехнулся. – Долгая болезнь. Лекарства, письма, врачи. Потом Паутина велела прекратить лечение. Так бывает, – я поднялся и протянул Саше руку. – Идем? Сегодня нам придется пройти немало.
Улицы тянулись от центра косыми лучами в сторону порта и мостов, перекинувшихся через узкий пролив к острову. По одной из них брели мы, сторонясь открытого пространства и держась стен угрюмых зданий. Несколько раз казалось, что в проулках между домами скользят чьи-то тени, но это лишь ветер гонял мусор и сыпучий снег. На нас смотрели окна, за пыльными стеклами которых виднелись второпях оставленные вещи – цветочные горшки со скелетами растений, вазы, стопки книг. Я порывался заглянуть в одну из квартир, тем более что многие двери были открыты, но Саша неумолимо тащила меня вперед, словно точно знала куда идти и что делать. В конце концов я пригрозил, что никуда не пойду дальше, пока мы не сделаем привал.
– Тут? – кивнула она на старый дом с выбитыми окнами. С его крыши свисали оборванные провода.
– Нет, вон там, – я указал на синий купол, возвышающийся над плоской крышей. – Всегда мечтал погулять в таком месте после закрытия.
Синие стеклянные крыши – фирменный знак сети книжных магазинов «The world of words». На первом этаже библиотека малопопулярной классики, а выше мир новинок и цветных корешков. Под самым синим стеклом читальный зал. По крайней мере в нашем городе было так.
– Зануда и книжный червяк, – улыбнулась Саша.
– Кто бы говорил, – ответил улыбкой я.
Надеяться на то, что большую часть книг не вывезли не приходилось. Слишком дорого, чтобы вдруг оставить все на месте. Но двери оказались плотно закрыты, а окна целы. По крайней мере не заперли на ключ.
Едва зайдя внутрь, мы прижались спинами к захлопнувшейся двери. Нет, все немного не так, как в магазине сети в нашем городе. Овальные отверстия в полу были на каждом этаже, кроме первого, огороженные перилами. Сквозь них сверху с синей стеклянной крыши струился свет. Сверху и с краев овальных проемов спускались вниз толстые как канаты прозрачные нити паутины, в которой покачивался, нелепо растопырив руки, человек.
11.Крайчек
У частных детективов, да и не только частных, должны быть такие доски, на которые положено цеплять фотографии цветными гвоздиками, делать пометки, соединять все нитками и выстраивать общую картину того, что тебе кажется неправильным и что нужно расследовать. Или хотя бы толстое грузное дело в шершавой папке с завязочками, где среди пожелтевших машинописных страниц прячутся фотографии, страницы дневников, записки и другие важнейшие улики. Ну, наверное, так должно быть. Мой опыт общения с частными детективами строился на старых нуарных фильмах и хмуром переглядывании с самим собой в зеркале по утрам. В любом случае, ни доски, ни дела у меня не было. Только собственный ум, похожий на крошащееся печенье, с ненадежной как магнитная дискета памятью. В этой памяти остался осколок бара, где я узнал, что иллюзии куда глобальнее, чем мне кажется, только взглянув на самодельный абонемент на форзаце книги. Было куда проще признать, что Гэм и Лансу меня обманывают, чем вплетать в это схему куда большего масштаба, где целые пласты данных из Паутины затерты и запрятаны предельно глубоко. Еще там были глаза Гэм, прищурено смотрящие в окно.
«Если встретимся завтра, поможешь мне разобраться во всем?»
Она слегка вздрогнула и качнула головой.
«Нет, только не завтра. Может позже. Я позвоню или просто приеду».
Словно два разных человека. Мне хотелось вернуть ту Гэм, которая выслеживала меня в метро, ворвалась в квартиру, затащила меня в чужой дом… И конечно я понимал, что это тоже она. Обратная сторона монетки. Люди – не ленты Мебиуса, чтобы иметь лишь одну, открытую для всех сторону. А девушки – и вовсе четырехмерные тессеракты.
«Только не говори, что у тебя свидание», – вяло пошутил я.
«Почему нет?»
Действительно. Идиотская привычка выводить людей на орбиту собственного «Я» и делать вид, что теперь ты тоже часть их жизни. Что-то колкое и неприятное, похожее на ревность, вспыхнуло мелкой злобной вспышкой – как окурок, высекающий искры и катящийся по ступеням в глубину подвала.
«В самом деле?»
Гэм промолчала.
«Без тебя я не справлюсь», – зачем-то сказал я. Глупое и жалкое признание, похожее на попытку ухватиться за что-то упущенное, но еще не осознанное.
«Ты интересуешься совсем не тем, чем нужно. Ты пытаешься узнать,