— Вы хотите сказать, что на расстоянии способны воскресить покойника? В эпоху науки и пара можете рассказывать эти басни кому-то еще, но не мне.

— Оживить мертвеца невозможно, друже. Тут вы правы. Здесь дело в другом. Вы же слышали о посмертных спазмах? После смерти в теле человека происходит накопление молочной кислоты и прочих веществ, которые способны вызвать мускульные сокращения даже без стимуляции нервных окончаний. Так что официально — все сугубо по канонам науки. Ну а неофициально… тут уж думайте сами. Если магии не существует, то от чего тогда трупы иногда шепчут? Ладно, шучу. Всем известно, что это газы. Просто очень настойчивые газы.

Раффлз озадаченно посмотрел на собеседника:

— Давайте размышлять логически. С точки зрения родственников усопшего, ваш конкурент оказывал им услугу. У них не возникало нужды в поисках могильщика и они могли позволить себе скорбеть, не отвлекаясь на досадные мелочи.

— Согласен. Но есть один маленький нюанс. Предположим, именно в вашем доме лежит только что преставившийся близкий вам человек. Конечно же, вас раздирают самые разные чувства, и в первую очередь — горе. И именно в такой момент некий “спаситель” может полностью вами манипулировать. Ну а получив ответ: “Ах, делайте необходимое, только оставьте меня в покое”, можно заработать на похоронной церемонии не сто ливров, а все триста. Бесспорно, ни одного видимого нарушения закона нет. Вы сами подписали смету и тем самым согласились на условия бюро. А как насчет чисто человеческой справедливости? Ободрать вдову до нитки — это справедливо?

Инженер-сыщик развел руками:

— Действительно, вы правы. Если смотреть на ситуацию под таким углом, конечно. Но вернемся к нашим баранам. Что вы хотели показать мне, рассказав эту историю?

— Все просто. Я хотел сказать, что избавиться от назойливого внимания крота мы способны только одним способом — поймать его на живца. До тех же пор, пока информация о ходе расследования и уликах может с легкостью оказаться у Ги Бергнара, я предлагаю перенести штаб туда, где лишних ушей и глаз точно нет. Я говорю об этом доме и моей секционной.

— Что ж, идея не дурна. Наверное, мы так и поступим. А сейчас я вынужден откланяться — мне необходимо подумать над тем, как вывести на чистую воду крысу, пожирающую мой сыр.

Барон зааплодировал:

— Браво, Раффлз! Я смотрю, вы уже заразились от меня манерой выражаться метафорически. Глядишь, скоро мы сделаем из вас человека. И не мечите молнии — я имел в виду, справедливого человека.

* * *

Роза Фалюш и Лютен вернулись за несколько минут до того, как часы пробили шесть. Барон стоял у открытой клетки и кормил своего ручного ворона сырым мясом.

— Месье Семитьер, ваше поручение было исполнено.

Гведе потрепал птицу по голове:

— Отлично. Лютен, сервируйте ужин. Поговорим за столом. Кстати, безупречно выглядите, мадемуазель!

Действительно, Розу было просто не узнать. Застиранное серое платье сменили бордовая блуза с кружевными воланами на плечах и длинная, плиссированная юбка в пол. Сверху на девушке была черная накидка с меховой оторочкой и капюшоном, подбитым алым бархатом.

— А еще господин Пьер подарил мне чудесные полусапожки, — с чисто девичьим кокетством похвасталась она, приподнимая подол и демонстрируя стильные ботильоны из отлично выделанной, покрытой лаком, кожи.

— Владелица Гуся, мадемуазель Рита, пришлет счет в конце месяца. — доложил дворецкий. — Прошу вас забыть, что обувь является моим подарком, а потому вычтите его стоимость из моего жалования.

— Договорились, дружище. Кстати, я удивлен, что Аста Рита до сих пор стоит за прилавком лично…

Дождавшись, пока девушка избавится от верхней одежды, Барон налил в бокал вина и протянул ей:

— Что скажете, милая моя, много пришлось перелопатить в поисках того, что меня интересует?

— О, смотритель Меродах был настолько любезен, что собрал всю необходимую информацию практически самостоятельно. Мне пришлось лишь немного отсортировать ее и убрать совсем уж не подходящую. Но даже после такого отсева осталось почти два с половиной десятка культов и сект, процветающих в Галлии и отправляющих свои обряды. Из них десять — в столице.

— Неожиданно много. Значит, придется отложить ваш отчет на более поздний вечер. Сегодня привезли тело господина, о котором вы уведомляли. Не желаете пощекотать нервы и присутствовать на вскрытии? Меня весьма утомляет параллельно с работой производить еще и записи. Я не настаиваю, конечно. Но возможно, вам будет интересно.

Роза одним глотком опустошила бокал:

— А знаете… Гведе, я согласна. Надоело жить и всего бояться!

Барон подмигнул:

— Отличное решение. Тем более, самый лучший способ избавиться от страхов — это рассказать о них мертвецу. Он уж точно ничего дурного не посоветует.

Лютен сообщил о том, что ужин будет подан через десять минут. Барон и Роза поспешили каждый в свою комнату и только сидящий на карнизе Ригор Мортис обратил внимание на колючий, пристальный взгляд человека, стоящего за окном и наблюдающего за происходящим в щель между неплотно задернутыми гардинами. Ворон покосился на него и негромко каркнул.

Прозекция личности

"The lover of life's not a sinner,

The ending is just a beginner."

Black Sabbath “Heaven and Hell”

Среда, 8 марта, раннее утро.

Он не считал себя художником в обычном понимании этого слова. Искусство столичных салонов было для него жалким, поверхностным и фальшивым. Как и те, кто кичился им. Покровы грязи — внешней и внутренней — делали их ничтожными. Нет, он был художником духа. Его мольберт — это жизнь, а кисти — холодный металл. И если какой-нибудь Густав Кортуа ставит перед собой девственно белый холст и наносит на него краски, чтобы получить что-то вроде “Похорон в Орнане”, то он действует с точностью до наоборот. Он берет в руки грязное полотно тела и тщательно отсекает от него все ненужное. Он дарит людям вечность!

Мужчина подошел к календарю, висящему на стене. Сегодня на нем появится еще одна отметка — новый день рождения. Каждый штрих здесь был не простым числом, а символом его триумфа над тленом Смерти. Он ласково провел рукой по глянцу календаря: древние говорили, что бумага все стерпит. Но какая разительная разница может быть между двумя листами, одинаково испещренными типографской краской!

Вернувшись за стол, он налил в свою любимую чашку свежезаваренный чай и вновь взял в руки сегодняшний выпуск “Le Petit Journal”. Если после первого прочтения передовицы ему хотелось в ярости скомкать газету и вышвырнуть в корзину, то сейчас он читал этот гнусный пасквиль