Эл Полефф
Барон Семитьер: Мясорубка
Капитану Стиверу, с уважением.
Светлая память самому известному пирату,
когда-либо бороздившему литературные просторы.
Пролог
"I am the one who brings you pain,
the master of your sorrow."
Manowar, "Master of the Wind"
Воскресенье, 5 марта 1898 года, полдень.
Холод.
Он просачивался сквозь кожу, цеплялся за ребра, сковывал легкие.
Тусклый свет газовых ламп лениво дрожал под потолком, бросая на стены чудовищные тени. Воздух гудел от запахов крови, гнили и химии. В углу капала вода, выбивая рваный, сводящий с ума ритм… В этой тишине звук собственного дыхания казался Данице буквально громогласным. Ее руки сковывали грубые матерчатые ремни. Она дернулась, и ткань впилась в запястья. Металлический стол холодил кожу. Привкус крови. Металлический, горький. Она попыталась разлепить губы — и замерла. Нити. Кто-то зашил ее рот. Женщина натужно замычала.
Скрип двери. Тяжелые шаги. Кто-то спускался.
— О, голубушка, вы пришли в себя? Отлично.
Глаза ее отчаянно слезились, но даже сквозь пелену, она рассмотрела вошедшего. Им оказался невысокий, полный мужчина, одетый в белоснежный, тщательно выглаженный халат. Лицо его скрывали плотная маска и широкие, круглые, затемненные очки. Сделав пленнице знак молчать, он приложил к ее запястью два пальца. Укоризненно покачал головой.
— Пульс частит. Не бойтесь, голубушка, от этого будет хуже только вам самой.
Мужчина отошел куда-то в сторону, после чего подкатил к столу с распластанной на нем жертвой тумбу на колесиках со стеклянной поверхностью. На ней аккуратными рядами были выложены блестящие хирургические инструменты. Ножи, пилы, шприцы, странные механические приспособления из корпуса которых выходили пучки резиновых трубок. Он двигался плавно и неспешно, будто в жутком танце. Пальцами он осторожно перебирал инструменты, как музыкант, что настраивает рояль перед выступлением. Наконец, он снова обратил внимание на давящуюся животным ужасом женщину:
— Люди — сосуды скверны. Но в некоторых из них есть Божественное. Чистое. Совершенное. Бессмертное. …и моя задача — найти его.
Он провел пальцами по инструментам.
— А знаете, что делает нас грязными? Грех. Похоть. Яд. Все это разрушает великое творение. Но я могу очистить. Убрать скверну.
Размашистым жестом палач указал на приспособления перед собой:
— Возможно, милочка, вы боитесь всего этого? О, напрасно. Разве могут пугать кисти художника? Поверьте, дорогая моя, сегодня вам предстоит стать чем-то намного большим, нежели вы были до этого. Частью истории. Ключом к самой жизни и даже бессмертию!
Он взял в руку один из ножей, разложенных перед ним. Медленно поднял его. Полюбовался блеском лезвия. Поднес к груди Даницы:
— Сердце — болото скверны.
Осторожно, даже с какой-то долей нежности, он провел острием от солнечного сплетения до низа живота:
— Кишки — змеиное гнездо.
Лезвие прижалось к щеке несчастной:
— Главное, что я знаю, как обойти скверну, очистить ее. Взять исключительно необходимое, обратив остальное в прах.
Его пафосную речь прервал режущий слух звонок. Безумец отошел к дальней стене, на которой висел массивный телефонный аппарат, снял трубку:
— Да, конечно. Все готово, друг мой… Если начнем сейчас, то нефритовое сокровище будет у вас уже через четыре часа… Само собой, образец идеальный, без единого внешнего изъяна, как вы и заказывали. До встречи.
Плавность движений мужчины внезапно сменилась суетливостью. Он бросился в дальний угол, откуда, с видимым усилием, подкатил к изголовью некое массивное устройство, состоящее из нескольких стеклянных сосудов и системы трубок, скрывающихся в недрах до блеска начищенного медного корпуса. В одной из банок колыхалась зеленоватая, вязкая жидкость, вторая же была наполнена чем-то, похожим на густой туман. На сгиб локтя Даницы он прикрепил кожаную манжету, испещренную причудливым узором отверстий, после чего извлек из ящика тумбы некое механическое приспособление с иглами, которое тихо шипело, выпуская пар. Его он установил на треногу, прямо над манжетой. Девушка заскулила от страха.
— Голубушка, вы совершенно напрасно дрожите. Я ненавижу причинять боль живым существам. Хотя бы потому, что она вызывает появление в крови смертной эссенции и может полностью уничтожить все труды. Однако, многое зависит и от вас…
Дьявольский доктор пощелкал тумблерами на кожухе своего прибора, который тут же откликнулся зловещим гудением. Жидкость в одной банке начала смешиваться с паром из другой, забулькала, будто закипая. Мужчина склонился над ней так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от нее, аккуратно надел на свою жертву маску из плотной резины, полностью скрывающей под собой ее нос и искалеченный рот. Она почувствовала исходящий от него запах машинного масла, смешанного с чем-то еще, терпким и горьким.
— Я рекомендую вам, милочка, дышать как можно глубже. Тогда вы крепко уснете и ничто не потревожит ваш путь в Эмпиреи.
Внезапно его голос стал очень теплым и, можно сказать, ласковым:
— И помните, это высшая честь. Сегодня вы перестанете быть обычным, бессмысленным человеком. Вы превратитесь в ангела.
Силы уходили. Вместе с ними — надежда. Укол обжег руку, в вену по трубкам потекла красная жидкость. Кровь. Сладкий, липкий запах заполнил легкие. Последнее, что она услышала, — дыхание монстра. Ровное. Невозмутимое.
Мир вокруг померк и разрушился, погребая под своими осколками где-то далеко позади все страхи, желания и устремления. Остались только мертвящая тишина равномерное дыхание чудовища, не знающего ни жалости, ни сострадания.
Человека, вооруженного остро отточенным хирургическим ножом.
Глава 1
Роман с мясом
"In the heart of justice, hatred with no mercy…
They kill the innocent, the verdict all a lie."
Helloween, "Eagle Fly Free"
Понедельник, 6 марта, раннее утро.
Весеннее утро для Розы Фалюш началось в тот день довольно странно. Вместо привычного пинка от поддатого отца ее разбудил шум за окном. Настенные часы показывали половину шестого, а в это время в районе Ла Шапель, где ее семейство ютилось уже более тридцати лет, люди еще спят.
Выглянув из окна второго этажа, девушка увидела, что пустая обычно улочка рю Белло просто кишит местными жителями. Некоторые из них были вооружены палками. Они выкрикивали какие-то непонятные для заспанной девушки оскорбления.
Мысли путались, как нити в руках пьяного ткача. Крики за окном не умолкали. Как и проклятия в адрес Романа Фалюша, повторяемые с нескрываемой ненавистью и яростью. Хуже того, тихие обычно соседи, иногда даже сочувствующие девушке, что была вынуждена уже более трех лет терпеть пьянство отца и его же побои, теперь откровенно называли ее никем
