Серв Андрон. Тёмная лошадка, уличённый в хоминофобских взглядах. Вряд ли, конечно, но мог. Так… раптусы, у которых мы утараканили два яйца таким точно бы не стали заниматься, как и Потёмкин… Как и, в общем-то, сто процентов моего ближнего окружения из Королёва.

Про Дашу, например, было просто глупо думать даже при выкрученным до упора рычажком паранойи. Женщины, с которыми я был близок — нет, точно нет. Конечно, в случае той же Виктории от любви до ненависти мог случиться один шаг, но вряд ли она стала так поступать. Она умная и расчётливая. Я куда выгоднее ей живьём. С Епифанией мы простились слишком хорошо и гладко. А Лу Олдрина… Надо, кстати, написать ей письмо, мда. Старшие сестрицы Аннушкины, которые не получили от меня взаимности — тоже совсем уж безумная гипотеза, они уже переболели пылкой фазой обожания меня-хорошего и теперь воспринимают меня куда более адекватно.

Племена — точно нет.

А вот дальше воспоминания о возможных врагах попёрли, как из рога изобилия.

Кто-нибудь из проигравших участников гонки.

Ревизор, которого мы обманули и выпроводили с планеты.

«Бригада Отчужденцев», напавшая на нас с Октавией.

Кто-нибудь из княжеской и графской элиты на Орхидее. Работорговцы, например, те же. Да и сам князь, на самом деле, хоть он и заявил, что на всё согласный.

Кто-нибудь из иерархов «Мастеров Никто».

Строительная галактическая мафия и ихний картель.

Ну и далее — топ-три.

Оставшиеся Суперадминистраторы Системы.

Императорская семья и другие наследники.

Орда.

Я протёр руками лицо. Мда. Пу-пу-пу… Успешно завершил инвентаризацию врагов.

Нет уж, так не пойдёт. Долго на паранойе не проживёшь. Уподобляться Игорю Неронову, на семь лет заточившему себя в бункер под дворцом в горе — я не собираюсь. Я привык жить легко, открыто и с определённой долей риска.

К тому же, у меня теперь есть служба разведки. Которая ещё только начинает свою работу, но наверняка справится с этим занятием.

В конце концов, Кукушка что-то там намекала про Творцов…

Одно я почувствовал вполне точно — среди собравшихся за столом таковых не было. Меня, возможно, и боялись, но без жгучего желания немедленно прикончить.

— … Это очень серьёзно, на самом деле, это публичное покушение на убийство, это определённый жест, и знак, — услышал я голос Васильева. — Это всё не просто так, это значит, что у Александра остались серьёзные враги.

Оказывается, дедок уже минут пять о чём-то бурно спорил с герольдом и Меркурьевым.

— Вы хотите сказать, что это кто-то из Церберовых? — думал вслух Меркурьев. — Из оставшихся? Дети? Они же мелкие. И, по правде сказать, они глупы. Сейчас я могу это говорить открыто. Да. Внуки Виктора просто-напросто глупы.

— Не обязательно Церберовы! — продолжал Васильев. — Кто-нибудь посерьёзней, поумнее… Да, а это, надо сказать, дорогого стоит. Если на планете остался кто-то после ухода Виктора, кто хочет сразу, вот так вот быстро, разобраться с молодым бароном…

А мысль, на самом деле, верная. Кто-то из оставшихся ренегатов, спящие ячейки, оставшиеся от клана Церберовых.

Ничего, найдём и раскопаем.

Я перебил диалог двух баронов, постучал по фужеру с водой и объявил:

— Итак, господа. Всё это обсудим и выясним позже. Несмотря на весь этот… балаган в перерыве я озвучил свои предложения по поводу экономики, налоговых льгот и прочего. Думаю, я прояснил свою предвыборную программу, так сказать. Поэтому, господа, давайте возобновим голосование. Кто за то, чтобы избрать меня, барона Центрально-Герберского, Александра Игнатьевича… Иванова — графом планеты Герберы?

А следом все собравшиеся за столом подняли руки. Васильев — первым, а последним — Меркурьев.

Герольд уже стоял за моей спиной с подушечкой, на которой лежал слегка проржавевший фигурный револьвер — кинетический, старинный. И обломок длинного посоха из приполярного бамбука.

— Волею собравшихся, и по позволению князя Орхидейского, сим нарекается Александр Игнатьевич Иванов графом Герберским!

Я встал в полный рост, подошёл к нему в центр зала, принял регалии, взял в руки револьвер…

А следом прозвучал выстрел.

Глава 4

Закирпиченный серв

Сначала я подумал, что каким-то образом выстрелил пистолет, который я держал в руке.

А ещё через мгновение я почувствовал полную тишину. Звук выстрела как будто бы оборвался на последних своих миллисекундах, и наступила тишина. Во время которого я услышал только своё дыхание — и дыхание Даши, сидящей ближе всех ко мне за столом.

Мы были в коконе, который создала она.

Мы переглянулись. Она молча кивнула в сторону Меркурьева.

За его спиной расцвёл цветок пороховых газов вокруг дула похожего на мой, только баронского револьвера, который держал в руках личный серв-охранник Меркурьева. Позолоченный револьвер, красивый такой, с завитушками.

Серв был простой. Обычной модели, очень распространной здесь. Почти такой же, как, например, Прохор, или тот однорукий серв у Ильи, только сильно новее.

И всё это происходило в двух метрах от меня.

Пока мы переглядывались, пока я оглядывался — пуля пролетела уже полметра и достаточно быстро, по меркам внутреннего времени дашиного пузыря — двигалась дальше. Примерно сантиметров пять в секунду, как раз в сторону моей черепушки.

— Даша. Солнышко моё. Ты снова меня спасла, — констатировал я, отойдя в сторону.

— Да, — как-то грустно кивнула она. — Выходит так. Видимо, я спасала себя подсознательно, на выстрел среагировала, или потому что… иначе зачем…

Она замялась. Ох, неужели она хотела сказать что-то вроде «иначе зачем всё это, если тебя застрелят?»

Нет уж, Даша, так дело не пойдёт. Сейчас не будем распинаться на эмоции.

— Даша. Спасибо тебе, — ещё раз повторил я. — Ты не представляешь, как это всё важно.

— Меркурьев… зачем это ему?

— Неважно. У нас ещё секунд сорок. Мы хотели поговорить… Даша, я понимаю, что ты чувствуешь, и каким бабником меня воспринимаешь после всего произошедшего за последние месяцы…

— Да, Саша, ты бабник… самовлюблённый бабник. Наверное, только такие и могут идти по головам к этому твоему трону. И, наверное, в твоё время все такие были, да? И в роду Ивановых все такие…

Я покачал головой.

— Неправда. Ни отец, ни дед, не были такими. Да и я не был таким… в своей «первой», прошлой жизни.

Даша усмехнулась.

— То есть эта твоя… как там называется, слово-то такое… реинкарнация на тебя так повлияла.