Она помотала головой, отгоняя воспоминания. Безымянная — подумала она, никакая она не Безымянная. Мало кто видел ее так близко, но Элеонора стояла рядом с ней на стене, а потому заметила выбивающиеся из-под шлема огненно-рыжие волосы. Кроме того, этот парнишка рядом с ней, якобы оруженосец, это же Леонард Штилл, тоже один из бывших учеников Академии, ушедший прямо перед осадой. Совпадение? Уже два совпадения. Даже три. Умирает Алисия Линдберг, говорят, что покончила с собой из-за беременности. Это раз. До этого Леонард Штилл уходит из Академии. Два. И наконец три — появляется Безымянная. Молодая, с огненно-рыжими волосами. Она подозревала: Безымянная — это Алисия. Поднятая из мёртвых. Некромантия.

Элеонора знала теорию. Поднятые мертвецы — это пустые оболочки, управляемые волей некроманта. Они не чувствуют боли, не устают, не спят. Выполняют команды механически, без эмоций, без воли.

Безымянная подходила под описание. Почти.

Но было одно «но».

Элеонора чувствовала в ней жизнь. Слабую искорку, тлеющую, как угли под пеплом. Но живую. Она специально сблизилась с Безымянной и ее «оруженосцем» — чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. А в результате — запуталась еще больше. Ведь поднятые мертвецы себя так не ведут. Они не кивают. Не гладят кошек. Не фокусируют взгляд на людях, пусть и на мгновение.

Безымянная делала всё это. Редко. Но делала.

И это не укладывалось в теорию. Элеонора перебрала десятки вариантов. Может, проклятие? Может, ментальная магия? Может, какой-то гибрид некромантии и чего-то ещё?

Она не знала.

Но хотела узнать.

Потому и ходила на стену. Потому и заходила в гости к Лео. Наблюдала, спрашивала, изучала.

И молчала. Она никому не рассказывала о своих подозрениях. Ни Мессеру, ни капитану стражи, ни магистрату. Потому что городу нужна была Безымянная и подозрения в некромантии могли бы сломать веру горожан и защитников города. Однако это не значит, что она будет молчать вечно. Алисия Линдберг была ее ученицей и если ее подозрения верны, то она сделает все что нужно чтобы некромант понес ответственность за осквернение тела. За то, что посмел потревожить покой ушедшей.

За спиной послышался шорох. Элеонора обернулась. Мессер сел на кровати, потянулся, зевнул. Посмотрел на неё сонными глазами и почесал подбородок, где курчавилась небольшая бородка.

— Не спится?

Элеонора улыбнулась ему: — Голова болит. Перенапряглась вчера на стене. Ну и… щит.

Мессер кивнул. Он знал о щите. Не спрашивал почему — просто принимал как факт. Наверное, подозревал что-то, но не лез в душу. Она не лезла к нему в душу, не спрашивала почему он боится тесных коридоров и замкнутых пространств, а он — не лез к ней. Простые и понятные правила, установленные без слов двумя людьми, которые повидали жизнь и знают почем фунт лиха. Может быть так. А может быть — они просто слишком хорошо понимают друг друга. Если она хотела бы узнать — она могла бы предположить почему славный капитан Мессер, командир роты лихих головорезов так боится оказаться в тесном помещении. Шрамы на его запястьях… следы от металла. То, как он щурится порой на свет… люди, которые побывали в каменных мешках ведут себя так же. И он… он тоже мог бы сказать почему она так боится магии Мораны, ментальной магии. В отличие от кандалов эта магия не оставляет следов на запястьях, только в душе…

— Ложись. Ещё пара часов до рассвета. — голос Мессера. Тихий, успокаивающий.

— Не усну. Слишком много мыслей. — ответила она. Мессер встал, накинул штаны, подошёл к ней. Обнял сзади, положил подбородок ей на макушку.

— О чём думаешь? — спросил он тихим голосом. Элеонора помолчала. Повела плечом, прижимаясь к нему.

— Ни о чем. — соврала она. Разговаривать не хотелось. Хотелось помолчать.

— Мы выстоим, — сказал Мессер уверенно: — припасов хватает, стены крепки, а эта Безымянная Дейна наводит на солдат врага ужас. Я уверен, что Освальд фон Эйхенвальд уже идет к нам на помощь. Гартман Благочестивый может быть не такой уж и военный гений как Арнульф, но уж в интригах двора он как рыба в воде, оставить Вардосу на растерзание Арнульфа значит дать ему преимущество. И даже если сам Гартман этого не понимает, то Освальд понимает точно, а род Эйхенвальд сейчас очень влиятелен в столице. Третья ударная армия идет сюда, я уверен. Может даже завтра на горизонте появятся алые стяги с серебряной мантикорой, и тяжелая кавалерия пойдет в атаку громовой поступью от которой дрожит земля… ты когда-нибудь видела атаку тяжелой рыцарской конницы? Какая красота! Какое вдохновение!

Элеонора вздохнула и опустила голову ему на плечо.

— Видела. — сказала она: — ужасающее зрелище.

— Ужасающее? Ты все еще злишься на Снежка за то, что он слегка укусил тебя за твою прекрасную попу? Любой бы не устоял перед…

— Я видела тяжелую кавалерию в атаке. Ужасающее зрелище. — тихо повторила она: — может быть если ты в этот момент сидишь в седле это не так… но когда ты стоишь на расчерченном магическом круге, откуда не можешь сойти, а на тебя несется сотня «Крылатых»…

— Ну если смотреть с этой точки зрения… — Мессер зарывается лицом в ее волосы: — все время забываю с какой многоопытной женщиной имею дело. Магистр Третьего Круга. Профессор. Благородная дейна фон Шварц. Ветеран битвы при Кресси и Солано.

— Ты ведь тоже там был.

— Потому и забываю. Подумать только, если бы я тогда бросил свою сотню и поскакал прямо наперерез через поля и фашины щитоносцев — я бы застал одну совсем молодую магичку в ее круге…

— Нас охраняли… тебя бы не подпустили… — прошептала она, чувствуя его мягкие губы у себя на шее: — что ты делаешь…

— Я бы уговорил. Сказал, что ты моя возлюбленная. — прошептал он: — мы с тобой тогда были такими молодыми.

— И такими глупыми… что ты делаешь…

— А на что это похоже, моя дейна? Я собираюсь соблазнить магистра Третьего Круга.

— У тебя это ужасно получается… мммм… и разве тебе не пора уже на твою глупую стену?

— Это и твоя глупая стена… кроме того у меня есть пять минут и…

— Все, иди уже… а то я тебя сейчас не отпущу. — говорит она, отталкивая его от себя: — ступай. Ты же капитан «Алых Клинков», как на тебя