— Нет, я не хочу. Давайте всё обсудим. Давайте просто поговорим, — закашлялся блогер, пытаясь найти слова.

— Так мы с тобой уже говорили, а ты же ничего не понимаешь, — отрезал Кукуша. — Мы же тебя предупреждали.

— Давай, копай, — повторил я. — Разговоры больше не канают.

— Что значит «копай»? — взвизгнул он в ответ. — Из-за чего весь сыр-бор? Мы же цивилизованные люди! О чём вы говорите? Это что, из-за этих школьных материалов?

— Да какая разница! — оборвал его я. — Тебе давали возможность. Ты мог всё изменить. А теперь решение принято. Давай, Петрушка, лопату в зубы и вперёд.

Кукуша для убедительности отвесил ему такой пендаль, что Витя аж перевернулся.

— Всё будет быстро и безболезненно, — прорычал Кукуша, пихая его носком ботинка, — или долго и очень мучительно больно. Выбирай.

— Точняк, — засмеялся я. — Поймал мыша — ешь неспеша.

Витя съёжился и превратился в маленького обделавшегося шакала. Он лежал у наших ног, из земли торчала лопата, в глаза бил яркий свет фонаря. А вокруг простирался чёрный, непроглядный, окутанный дымкой, лес. Всё это работало на эффект, сцена выглядела драматично, как надо. Такому положению, прямо скажем, не позавидуешь.

— Погодите! Я всё улажу! Я обещаю! Я всё улажу! Никаких материалов! Я напишу опровержение! — задыхаясь, проорал он.

— А как же твой заказчик? — холодно усмехнулся Кукуша. — Он тебе не позволит. Ты думаешь, мы тебе поверим?

Кукуша взял лопату и приставил штык к горлу Петрушки.

— Может, его и не закапывать? Пусть медведи сожрут.

— Погодите! — взвизгнул Витя, хватаясь за штык обеими руками, и голос его зазвенел. — Я вам обещаю, я напишу опровержение по всем материалам, и никто…

— Да мне похеру эти материалы, — сказал я. — Уже ничего не изменится. Главное почему ты здесь — это Алфёрова.

— Лена? — изумлённо воскликнул Витя. — Это из-за неё мне всё?

— Не из-за неё, тупица, а из-за тебя, из-за того, что ты полный мудак, обсос, недочеловек. Из-за того, что ты не понимаешь, когда тебе говорят и по-хорошему предупреждают. А ещё из-за того, что ты редкостная мразь и подонок. Тварей вроде тебя развелось слишком много. Одной станет меньше, и люди нам спасибо скажут.

Я щёлкнул предохранителем и, наклонившись, приставил глушитель к его лбу.

— Ты же мразь, — спокойно сказал я. — Конченая тварь, поднимающая руку на беззащитную девушку. Ну зачем тебе жить? Подумай сам.

— Я никому не сообщу! — корчась, проныл он. — Никому! Не пойду в полицию. Я вообще забуду всё, что произошло. Забуду вас. Ваши лица… Пожалуйста, я всё сделаю!

Я сдвинул пистолет с его лба чуть в сторону и нажал на спуск. Грохота не было — глушитель работал отлично. Но лязг, движение металла и глухой удар в землю, куда вошла пуля, потрясли его больше, чем это сделал бы громкий выстрел. Он замолчал и прикусил язык.

— Обоссался чмо, — констатировал Кукуша и сапогом ударил его в бок.

Петрушка всхлипнул.

— Повтори всё, что ты сказал только что, — потребовал я, направив ствол в его переносицу.

Он закивал и повторил все свои обязательства.

— Ой, племяш, только не дай себя разжалобить, — грозно прорычал Кукуша. — Эта мразь обманет. А значит придётся подключать блатных, ментов, комитетчиков. Нахер тебе этот головняк? Всё равно, один хер, его в землю укатывать придётся. Сейчас закончим, раз уже заморочились, и привет.

— Повтори ещё раз, — сказал я жёстко.

Петрушка повторил. Отчеканил, как «всегда готов».

— Если хоть одну букву из сказанного нарушишь, тебе конец. Ты понял?

Я дал ему паузу, чтобы он уловил смысл. Он задохнулся от восторга и надежды.

— Да, — прошептал он. — Я клянусь, я обещаю. Вы обо мне даже не услышите и не узнаете. Я скоро уеду в другой город.

— Мы тебя уже услышали, — сказал я, подобрал гильзу и выпрямился, а потом развернулся и пошёл в сторону просеки. Кукуша последовал за мной.

— Надо было ему хоть ноги переломать, — с сожалением бросил он.

Мы вышли к машинам. Я протёр всё, к чему прикасался в тачке Петрушки и разыскал в багажнике гильзу.

— Давай герыч.

Я взял брикет, протёр его и завернул в тряпку.

— Страховку оставим. Куда тут засунуть, чтоб он не нашёл?

Кукуша, отодрал крышку в панели, вытащил домкрат, просунул руку под обшивку, пошуровал там.

— Место так себе, но не думаю, что он туда полезет. Давай.

— Осторожно пальцы не оставь.

— Да прямо в тряпке и засуну…

Начал накрапывать дождь. Мы уселись в Кукушину тачку и двинули в сторону дома. Мелкая водяная взвесь делала стекло мутным, оно начало потеть.

— Погодка… — покачал головой дядя Слава и стал яростно тереть стекло мягкой тряпкой. — Ты как про это место узнал вообще?

— Да, — пожал я плечами, — узнал. По описанию.

Он глянул на меня, но промолчал.

— Ты артист, Кукуша, прямо с большой буквы, — сказал я. — Отлично сыграл.

— Да уж, повидали всякое, — кивнул он. — С таким багажом и в артисты не стыдно. А этот блогер… дрянь, не человек. На такого и пули не жалко.

— Это точно, — вздохнул я. — Дрянь.

— Думаешь, успокоится?

— Не уверен. Но шанс мы ему дали.

— Ага. Ну что, домой теперь? Или уже смысла нет? Скоро утро, можно поехать хаш поесть. Как в старину, да?..

Он снова глянул на меня, но я промолчал, подумал об Альфе. Вспомнил вдруг, как она трепетала, волновалась, прижимаясь ко мне, как уткнулась, как…

— Домой, значит? — кивнул Кукуша.

— Не совсем… — ответил я. — Рядом там. Я покажу.

Он ничего не ответил, а я похлопал его по руке.

— Что б я без тебя делал, дядя Слава? Классный ты парень.

— Угу… — промычал он. — Главное, лишних вопросов не задаю.

Я повернулся к нему и засмеялся.

— Чего? — удивлённо спросил он. — Чё ты ржёшь?

А мне вдруг стало так смешно, что я не мог остановиться. Даже слёзы из глаз потекли. Глядя на меня, Кукуша тоже начал посмеиваться. Сначала тихонько, будто подкашливал, потом громче, потом ещё громче и, наконец, начал хохотать так, что стёкла