Бот уже выходил на прямую видимость, и Михеев решил подключиться к его сенсорному комплексу. Переключил реал-комплекс в режим прямого соединения, увидел несущуюся ему навстречу голубоватую траву, вдохнул ее мятно-дождевой запах и… Перед глазами встал черный экран.

– Пилот, для вас аларм-пакет с требованием немедленной распаковки.

«Алконост» говорил сухим служебным голосом, и это неожиданно покоробило Михеева. Хотя он прекрасно знал, что при получении аларм-пакета корабль переключал все доступные резервы на его распаковку и уходил в готовность к аварийному старту.

«Рыбка», значит, возвращается домой. И кому принадлежат странные развалины, он так и не узнает. М-да.

– Распаковывай.

По черному экрану побежали зеленые буквы:

«Банев – Михееву.

Звездоход, возвращайся немедленно».

– Н-да, – уже вслух сказал Михеев.

Очень в духе начальника Дальней разведки и, по совместительству, службы обеспечения безопасности Сферы разума. Максимум конкретики, минимум информации. Банев не доверял любым видам связи. Говорил, что дело не в недоверии людям, а в желании оградить их от ненужного беспокойства. Но Михеев думал, это говорит в нем та часть, что помнила старый мир. Была тем, старым Баневым, который – боги, когда же это было? – сидел напротив Михеева в пустом утреннем кафе на окраине Москвы и, не веря своим глазам, смотрел на корпуса кораблей Исхода смотрел, и плакал, оттого что дожил.

Михеев не плакал, слишком погано было на душе. В то утро он окончательно осознал, что творил вещи, которым нет места в этом новом мире, открываемом кораблями, и решил уйти. Банев, наоборот, решил остаться. В итоге, оба оказались там, где оказались. И оба не помнили как…

Пришло ускорение. Михеев ощутил его не телом, не чувствами – он сам и был кораблем. Стал в тот момент, когда принял решение уйти. Проклятье, как же он не любил возвращаться в Обитаемый космос. Надо посмотреть по дороге, что успела записать «Рыбка».

* * *

Почему проект системной станции решили назвать «Водолей», уже никто и не помнил. Конечно, можно было послать запрос к Мировому информаторию, но это считалось как-то не комильфо. Один из многих обычаев, сложившихся за века освоения космоса. Даже сам Михеев, который присутствовал при зарождении первой станции, уже точно не помнил, кто и почему решил так назвать проект. Часто говорили, что название идет от созвездия Водолея, якобы в одной из его систем и была выращена первая станция, но Михеев точно помнил, что нет, не там.

Произошло это гораздо ближе к Старой Земле, в системе Альфа Центавра, и сейчас станция, наверное, уже слабо напоминает тот изящный росток, что появился волей человека в центре звездной системы и стал развиваться, выбрасывать ветви, посадочные листья для внутрисистемников, мощные узлы живых помещений, огромные, тут же повернувшиеся к звезде цветки энергоприемников.

В любом случае название прижилось. «Водолей», который делили между собой служба Дальней разведки и «безопасники», был модернизированным – техноселекционеры выли, когда Банев выдал им желаемые характеристики, смотрели на него умоляющими глазами и шепотом спрашивали: «На черта тебе такое?», но Банев на то и Банев, он был неумолим, и «мичуринцы», стеная, сделали то, что ему было надо. Начальник «звездоходов» злопамятным не был, поэтому просто добродушно посмеивался, припоминая безудержную ругань, стоявшую у него в кабинете при зарождении проекта «Водолей».

* * *

Толком вникнуть в записи «Рыбки» Михеев не успел. Хватило времени только просмотреть панорамы облета и основные данные комплекса. Подтвердилось, что это искусственное сооружение и что, как Михеев и предполагал, большая его часть находилась ниже поверхности планеты: не заглубилась в результате оседания, а изначально размещалась ниже уровня почвы. На этом – все. Даже помоделировать внешний облик на основе снимков не успел.

«Алконост» вынырнул в трехмерность, и прямо по курсу Михеев увидел систему, где его с нетерпением – а как же еще? – ждал Банев. Хоть и не любил Михеев эти возвращения, но честно себе признавался: зрелище обжитой системы каждый раз повергало его в восторженно-юношеское состояние, когда любое достижение человечества воспринимаешь как свое.

Отсюда, с границы, система для пилота, находящегося в навигационном реале, напоминала драгоценный камень, переливающийся волнами успокаивающего зелено-голубоватого света. Михеев воспринимал и видимые в обычном спектре «грибы» орбитальных лифтов, шляпки которых светились бело-голубыми и зелеными огнями причальных огней, и синие с фиолетовым отливом обозначения внутрисистемных трасс, и, совсем уже на грани восприятия, спокойно-деловитый насыщенный синий с медвяно-солнечными мазками эмофон системы. Судя по состоянию эмофона, все в порядке, и Михеев облегченно выдохнул. И тут же напомнил себе, что Банев его вызвал явно не для того, чтобы побеседовать о несвоевременных отчетах.

– Я связалась с диспетчерами системы, – заговорил мягким женским голосом «Алконост», – нам дают коридор к станции, личное распоряжение старшего диспетчера системы. Приказано идти на максимально безопасной скорости.

Вот это да, Банев выбил коридор-прим для обычного разведчика. Что же такое ему нужно? Под ложечкой нехорошо засосало – чутье подсказывало Михееву, что такой поспешный вызов может быть связан только с его прошлым. Тем самым, от которого он старался сбежать как можно дальше к звездам.

Михеев. Дурные сны.

Азия. 21… год

Тела были маленькие, худенькие, серо-желтые. Михеев смотрел на их тощие коленки и вспоминал кузнечиков, которые жили на поляне перед домом его родителей. Точнее, дачей, куда они приезжали, начиная с весны, почти каждые выходные, и отец косил лужайку электрической газонокосилкой.

Михеев помнил, как мама каждый раз переживала, что отец жжет слишком много дорогого электричества, но папа только отмахивался – Михеев лишь позже понял, что отец скрывался за стрекотом газонокосилки от всего мира.

Кузнечики выстреливали из-под ножей древней, со следами первоначальной зеленой краски машинки, высоко взлетали в воздух и снова прятались в траве. А маленький Михеев их ловил, с испуганным восторгом зажимал в сложенных ковшом ладонях и вздрагивал, когда кузнечик стукался в ладони, пытаясь выбраться.

Михеев на мгновение закрыл глаза, возвращая сосредоточенность. Надо же, как интересно мозг пытается вытеснить то, что не может уложить на соответствующую полку. Ну, ничего, найдем, найдем полочку. Рационально воспринять и классифицировать можно все. В этом Михееву не было равных, за то и ценили.

– Уровень