Отвратительно страшный, Михеев откидывается на спинку стула, вытирает салфеткой губы:

– Считайте, что я так развлекаюсь. Не даю человечеству погрязнуть в повседневности. А если светлое завтра случится, я уйду. Сяду на краю вечности и буду болтать ножками.

* * *

Индикаторы медблока меланхолично пульсировали красным. Стас тупо смотрел на огоньки, не понимая, что его так раздражает. Это сигналил «Вепрь». Он поймал сигнал базового лагеря.

Ветер рвал дождевые полотнища, в разрывах мелькало тонкое белое тело центральной башни с голубым огнем маяка наверху. Стас с облегчением передал управление системе лагеря и вошел в реал.

Михеев сидел в центре серой пустоты и непонимающе смотрел на деревья Измайловского парка, проступавшие вдалеке, на краю видимости. Стас сел рядом.

– Мы на месте. Сейчас «Вепрь» входит в шлюз.

– Успеваем. Сразу подключай меня к системе связи.

Стас поймал взгляд Михеева:

– Медблок говорит, что ты не выживешь. Подключу – и убью тебя.

Михеев молча пожал плечами.

– Зачем ты заставляешь меня решать? – от обиды у Стаса дрожала нижняя губа.

Пилот улыбнулся:

– Допустимые потери, земледел, допустимые потери. Подключай.

Глава 1. Возвращайся, звездоход

Планету Михеев полюбил. Окоем тут был далекий, в степи колыхалась высокая голубоватая трава. Далеко, у темной полосы леса, закрывая горы, ворочалась тяжелая черная туча, изливалась дождем. А после дождя вставали над степью яркие радужные столбы. Били в небо, звали давно ушедших богов, небеса молчали. Михеев тоже отзываться не стал, скинул стандартный исследовательский комплекс и продолжил любоваться радугами. Хотя какие они радуги? Дуги-то и нет.

Ему нравились здешние рассветы. Неторопливые, величаво растекавшиеся теплым, совершенно невозможным оранжево-синеватым светом по бескрайним степям. Восходящее древнее светило ласково, по-стариковски осторожно гладило склоны усталых, осевших под весом миллиардов лет гор, блестело на серо-голубоватой воде безымянного океана, и даже тени развалин, которые Михеев вроде бы увидел на одном из континентов, были мягкие, сглаженные.

Поэтому в течение корабельного дневного цикла Михеев обязательно просил «Алконоста» хоть раз зависнуть в зоне восхода. Недолго думая, он и планету назвал Рассвет, предоставив штабу Дальней разведки самому разобраться с координатным индексом.

Скинул информпакет и забыл. Конечно, он должен был еще и выйти на связь, но для этого надо возвращаться в зону устойчивой связи, а Михеев терять время не хотел. Поэтому выстреливал пакет, а к нему присобачивал короткий отчет «Алконоста» о состоянии пилота и самого корабля.

«Алконост» это категорически не одобрял, поэтому, как только Михеев входил в консенсус-реал, выбирал образ курносой сероглазой девчонки в чуть мешковатом комбинезоне разведки и долго укоризненно смотрел на пилота, вместо того чтобы, как положено, доложить о проделанной работе и ближайших целях.

Михеев тяжело вздыхал и обещал, что больше не будет. Оба они знали, что будет и что корабль, хоть и является согласно Кодексу разума биологическим объектом, наделенным способностями к мышлению и построению логических связей, а также самоосознанием (определение длилось и длилось, и его до конца не помнил, кажется, и сам «Алконост»)… но без согласия пилота сделать с пилотской безответственностью особо ничего не может, поскольку при создании добровольно наложил на себя определенные ограничения в свободе воли. Мог бы, конечно, и не накладывать, но решил быть с человечеством.

Оба они до сих пор присматривались друг к другу. «Алконост» знал, что прошлый корабль Михеева погиб, спасая пилота, а Михеев – что пилот, которому поначалу предназначался «Алконост», по каким-то причинам всего раз вошел в консенсус-реал, после чего вернул корабль на базу и навсегда ушел из Дальней разведки. Говорят, и из космоса вообще.

Присматривались они друг к другу бережно, работали слаженно, и Михеев все больше успокаивался, привыкая и к новому кораблю, и к новому телу. Прошлое безнадежно погибло вместе с «Гамаюном», и если бы не молоденький земледел, примотавший издыхающую капсулу с пилотом к вездеходу, то не удалось бы спасти и сознание. В принципе, Михеев был готов и к этому, сам о том сказал земледелу.

Но Вселенная оказалась не то безумно милостива, не то нестерпимо жестока и дала ему возможность снова уйти к звездам. Михеев ушел, как только появился шанс – корабль, от которого отказался пилот. Ему порой казалось, что он ощущает в «Алконосте» едва заметную грусть, скрытый надлом, о котором корабль может и сам не знать. Хотя, конечно, такого не могло быть – он же прошел все возможные проверки, и его признали годным к использованию на сверхдальних маршрутах, выходящих за фронтир Сферы разума.

В этом было что-то от холодных солнечных октябрьских дней, когда золотые шапки еще не облетевших берез особенно ярко и щемяще возносятся к сине-стальному небу. Михеев любил осень.

Он скидывал очередной пакет с донесением и снова нырял к Радуге. Порой ему казалось, что служба Дальней разведки его забыла. Оказалось – ошибался.

* * *

Бортовое время воспринималось как 8:15 утра. Михеев как раз закончил любоваться рассветом. По телу прошла последняя волна тонизирующего массажа, который в его личном реале воспринимался как классическая утренняя гимнастика. Он, конечно, осознавал, что его физическое тело лежит в пилот-коконе, а мышцы поддерживают в рабочем состоянии медсистемы корабля, но воспринимал это совершенно отстраненно. Иногда он думал, что это ненормально, но, в конце концов, много ли нормального в существовании посмертника? Пользу приносит, и хорошо.

А тут еще и такие рассветы за бортом дают! Не жизнь, а сказка.

Михеев приказал выпустить «Рыбку», и юркий автоматический зонд вывалился из открывшейся в псевдоплоти корабля трещины стартового отсека. Блеснул на серо-голубой дельфиньей коже бота луч восходящего светила, аппарат ушел вниз.

Михеев решил наконец проверить развалины. Они уже почти сливались с ландшафтом, и поначалу даже исследовательский комплекс «Алконоста» их не распознал, но что-то заставило разведчика обратить внимание на холмики, которые виднелись там, где степь переходила в предгорья. Оказалось, действительно фрагменты построек. Убедившись в том, что это искусственные сооружения, они с «Алконостом» запустили стандартную процедуру проверки планеты на наличие следов разумной деятельности, но кроме этих едва заметных руин так ничего и не обнаружили.

Михеев хмыкнул и решил, что, как только «Рыбка» выполнит первоочередную исследовательскую программу, он натравит ее на развалины. Нет, правда, планета с совершенно не затронутой разумной деятельностью биосферой, и на тебе – пусть и разрушенные, но явные следы цивилизации. Причем, высокоразвитой. По шкале Евстигнеева, примерно уровня Земли эпохи Первого Исхода.

Михеев даже запустил по всей корабельной базе