— Ярослава и Иван уводят их по ложному следу, — сказал я. — Мы с тобой — вниз по реке.

Она кивнула.

Позади, в тишине, донёсся звук — лёгкий шорох сапог по гальке. Один. Потом второй.

— Пошли, — прошептал я и потянул Агату за собой глубже в водосток.

Мы шли по колено в ледяной воде, но сейчас это было меньшим из зол. В конце, там где труба выходила к реке, вода образовывала небольшую, скрытую от глаз заводь. Здесь, среди хлама и тины, была привязана вторая лодка — небольшая, которую оставили здесь как запасной вариант.

Я помог Агате, и она опустилась в лодку с глухим стуком. Потом отвязал лодку, оттолкнулся сам и приземлился рядом с ней, заставив маленькое судёнышко опасно накрениться. Лодка закачалась, но выровнялась.

Я схватил весла и оттолкнулся от скользкой каменной кладки. Мы выплыли из заводи, и понеслись прочь от города и от погони. Я грёб и грёб. Весла методично входили и выныривали из чёрной воды.

Агата сидела, обхватив колени руками. Она смотрела назад, в темноту, из которой мы вырвались. Вода с неё, да и с меня, стекала на дно лодки. Мы плыли молча. Только шлепки вёсел, звук воды да наше дыхание нарушали тишину.

Мои руки начинали потихоньку тяжелеть, а спина ныла от напряжения. Одежда, мокрая, холодная, прилипала к телу, высасывая тепло. Но я просто грёб. Метр за метром, поворот за поворотом. Город остался позади, его огни растворились в дымке. Вокруг была только ночь и вода.

— Они… — тихо произнесла Агата, не отрывая взгляда от темноты. — Найдут подвеску?

— Найдут, — ответил я. — Но не сразу. Проверят берег, пойдут по следам. Подвеска в воде — сильная помеха, рассеет их внимание. Надолго или нет, не знаю.

Агата кивнула.

— А куда мы? — в её голосе прозвучала тяжёлая усталость.

— Чем дальше, тем лучше, — честно ответил я.

Мы плыли, казалось, вечность. Время текло по-другому. Для меня оно измерялось онемением пальцев, болью в мышцах и количеством поворотов. Я грёб, пока в руках не осталось чувств и спина не превратилась в древесину.

На очередном повороте я увидел слабый, одинокий огонёк на левом берегу — тусклый, масляный свет в маленьком окошке. Мы доплыли к рыбацкой деревушке. Бедной и заброшенной, в стороне от больших дорог. Я посмотрел на Агату. Она дрожала. Кажется, я слышал, как стучали её зубы. Да и у меня силы были на исходе.

Я направил лодку к берегу. Нос маленького судёнышка с глухим стуком ткнулся в мягкий ил у берега. Я бросил весла и посмотрел на Агату. Она с трудом поднялась, опираясь на борт. Её лицо было измождённым. Она выглядела как разбитая кукла в грязном дворцовом платье. Я вылез из лодки и буквально вытащил Агату на берег, обхватив её за талию. Мы оба пошатывались, стояли на твёрдой земле.

— Подожди, — я метнулся назад к лодке, расплёскивая воду, и пробил дно, лишь затем вернулся назад. Наше спасительное судёнышко погружалось в тёмную воду.

Перед нами лежала деревня, а точнее несколько тёмных, покосившихся изб. Пахло дымом, рыбой и сеном. Агата обхватила себя, пытаясь согреться.

— Пойдём, — сказал я, и мы двинулись по кочкам и колеям к деревне.

Ноги вязли в раскисшей грязи, холод проникал под кожу, но моё тело, в отличие от Агаты, боролось и зажигало резервы ауры. Когда мы добрались к избушке, огонёк в окошке оказался несколькими тусклыми огарками, вставленными в жестяную банку. Сама изба была крошечной, покосившейся, с соломенной кровлей.

Дверь открылась до того, как мы постучали. В проёме показался старик — невысокий, сухой как щепка, с лицом, изрезанным морщинами. На нём красовалась заплатанная рубаха, широкие штаны и простые лапти. В руке он держал рыболовный нож. Он скользнул по нам пронзительными маленькими глазами.

— Нам бы, — произнёс я. — укрыться.

Старик не стал спрашивать, кто мы. Кажется, уже видал таких.

— В сарай, — кивнул он головой в сторону низкой, тёмной пристройки.

Я спорить не стал. Особо не было сил, да и укрытия лучше в окрестностях придумать было сложно. По нашим следам шли ратники, и скрываться усталыми, мокрыми и грязными в лесу означало быть пойманными не сегодня, так завтра. Мы нырнули в сарай. Здесь пахло старостью, овчиной и прелым сеном. Старик прикрыл за нами дверь. Я же опустил хлипкую щеколду.

Мы остались в темноте. Только через широкие щели между досками просачивались тонкие лучи лунного света. Я прислонился к холодной, шершавой стене. Агата медленно опустилась на кучу сена. Раздался шорох и её тихий, сдавленный стон.

Но наша передышка не продлилась долго. Сначала снаружи донёсся далёкий, но отчётливый топот копыт. Потом — голоса, низкие, отрывистые, без эмоциональной окраски.

— Проверить каждую… Берег чист… След обрывается у воды.

Следом раздались чавкающие шаги по грязи. Потом было слышно, как скрипит дверь, а вслед послышался испуганный, сонный голос старухи. Короткий диалог, и дверь захлопывается. Шаги движутся дальше. Наши преследователи были здесь, в деревне, и шли по берегу, вычисляя вероятную точку высадки.

Я оторвался от стены, подошёл к щели и прильнул к ней глазом. Небольшая улочка, если её можно было так назвать, была пуста. Потом по ней прошли двое — высокие, в тёмных, намокших плащах и в таких же доспехах. Они не суетились. Один из них шёл прямо к избе старика, другой к соседней. Я отпрянул от щели.

— Они… — начала шептать Агата, но я прижал палец к губам.

Тяжёлые шаги остановились прямо у входа в избу. Раздался тяжелый стук. Дверь скрипнула.

Я услышал скрипучий голос старика.

— Чем могу помочь, господа? Ночью людей пужаете.

— Ищем беглых, мокрых и, возможно, раненых. Видели кого?

— Ночью-то? — ответил старик. — Да кто же у нас в такое время ходит? Все спят, господа хорошие.

Пауза.

— Проверим, — прозвучал суровый голос бойца.

Я осторожно отошёл от стены к Агате. Её маскировка спадала. Лунная белизна волос тускнела, обнажая её естественный тёмно-русый цвет. Золото в глазах потухло и исчезло, оставив лишь её собственные, широкие, испуганные глаза серо-голубого оттенка.

Подправленные черты лица смягчились, вернувшись к не менее изящной, но хрупкой форме. Она снова была собой — бледной, сильно напуганной Агатой в грязном платье принцессы. Девушка увидела, что я смотрю, и её пальцы потянулись к лицу. Она поняла, что эффект зелья кончился, и иллюзия рассеялась.

Снаружи, во дворе, в нескольких шагах от сарая, раздался голос.

— А это что⁈

Я сработал на чистых инстинктах. Сорвал с себя мокрый плащ, швырнул его в тёмный угол. Потом сбросил