Напротив – в не менее напряженной позе – сидел полковник Дац, первый заместитель начальника особого отдела Экспедиционного корпуса, а справа, как бы в стороне, – расположился в кресле рослый комбриг, с белесыми как у альбиноса волосами. Комбриг был спокоен и даже несколько расслаблен, но Кравцов на его счет не заблуждался. Здесь, в этой комнате, вообще все не так или не совсем так, как выглядит или как это демонстрируют заинтересованные лица.
Начать с того, что Экспедиционный корпус уже с месяц или более назывался корпусом лишь формально, быстро превращаясь в раздутую до штатов военного времени полевую армию, и продолжал, тем не менее, непрерывно расти и дальше, высасывая из РККА лучшие кадры. Да и как могла идти речь о корпусе, если 31 декабря в должность командующего «силами РККА в Испанской республике» вступил командарм 1-го ранга Якир? После Киевского Особого округа на корпус? Так уж легче было арестовать и расстрелять.
Но арестовали не Якира, арестовали – если верить последним слухам – Павла Дыбенко, что в голову просто не укладывалось, хотя, казалось бы, и не такое видели. Однако Кравцов переварить падение командарма пока так и не смог, жил с этим странным фактом в сердце, как с пулей, уже вторые сутки, и совершенно не представлял, что с этим делать. Все-таки отдать под суд такую глыбу, как Дыбенко, это вам не Муралова и прочих троцкистов по политизоляторам ховать. Впрочем, именно с Мураловым Дыбенко под суд и пойдет, а вместе с ними и бывший начальник особого отдела корпуса, майор государственной безопасности Ларичев. Так что, хотя Дац, носивший в отличие от Ларичева общеармейские знаки различия, так как был кадровым военным, все еще оставался даже не исполняющим обязанности, а именно заместителем начальника, фактически именно он командовал сейчас Особым отделом корпуса. Но, при таком раскладе, старшим начальником – даже при относительном равенстве званий – все же являлся капитан государственной безопасности Кравцов, находившийся здесь со специальным поручением начальника ИНО Слуцкого. Другое дело – комбриг Тауринь. Этот к НКВД отношения не имел и, более того, являлся совершенно легитимным конкурентом работников Иностранного отдела, так как представлял здесь Разведывательное управление РККА, вновь вошедшее с недавних пор в фавор у высшего руководства страны. Этого горлом не возьмешь, к нему требуется подходы искать да ключи подбирать. Но на такое безобразие совершенно нет времени. Время уходит, как вода в песок, однако и латыш стоит крепко: у него за спиной не только возвращенный на должность и повышенный в звании командарм Берзин, но и герой Испании командарм Урицкий. Двоих таких попробуй обойди!
– Вы не понимаете, Борис Оскарович, – сказал Кравцов. – Дело не во мне или вас, и не в Петре Кирилловиче, – мотнул он головой в сторону комбрига. – Наш человек в окружении Седова доносит совершенно определенно, они готовят покушение на командарма.
– На командарма кто только не покушался… – Тауринь говорит по-русски чисто, но с легким акцентом, и еще Кравцову слышится в его словах брезгливая интонация.
– Я выполняю приказ своего руководства, – отстраняется от стола Кравцов.
– Вот и выполняйте.
Ну, да, у комбрига свое начальство, и оно рангом выше. Вышинский всего лишь член ЦК, а Ворошилов заседает в Политбюро.
– Товарищи, – он взял себя в руки и даже улыбнулся. – Даже странно! Одно дело делаем, а собачимся словно чужие…
– Дружба дружбой, а… служба… врозь, – заговорил, наконец, полковник Дац – та еще сволочь, если исходить из оперативки секретно-политического отдела. – Пятый отдел поставлен партией осуществлять контрразведывательную и контрдиверсионную деятельность в войсках, и я не вижу оснований для вмешательства ИНО НКВД в работу особых отделов РККА. Сначала вы, Федор Иванович, вмешиваетесь в операцию по разоблачению предателя в штабе интербригад, а теперь вообще предлагаете инкорпорировать ваших оперработников в структуры войсковых особых отделов! Неслыханно!
Но показушный демарш на успокоившегося Кравцова впечатления не произвел.
– Все правильно, Борис Оскарович, – кивнул он. – Но давайте тогда уж расставим, как говорится, книги по полочкам. Приказ о замораживании операции «Лихой» отдал не я, а старший майор госбезопасности Никольский, являющийся полномочным представителем НКВД в Испанской республике. Будете апеллировать к Леплевскому, или все-таки не стоит?
Конечно, начальник Особого (5-го) отдела ГУГБ комиссар государственной безопасности 2-го ранга Леплевский куда более сильная фигура, чем Никольский, но Никольский здесь, а начальник 5-го отдела там. И потом за полномочным представителем стоит не кто иной, как сам начальник Главного управления госбезопасности Агранов, а эта карта бьет все козыри, что имеются у «контрагентов». Но и это не все…
– Товарищ Никольский предполагал, что на этапе согласования действий наших… мнэ… структур… – Кравцов сознательно изображал из себя простачка-выдвиженца, поднаторевшего в коридорах Лубянки на канцеляризмах и трескучих фразах, но ума и опыта не набравшегося. Тем сильнее обычно бывали разочарования его оппонентов. – …могут возникнуть некоторые сложности… – он расстегнул нагрудный карман гимнастерки и достал оттуда сложенный вчетверо лист бумаги.
Если честно, Кравцов имел слабость к таким вот простым фокусам и использовал этот прием так часто, что отметка об этом появилась даже в его личном деле.
– Лев Лазаревич решил не перегружать оперсвязь шифровками и вчера лично переговорил с командующим, – он развернул документ и положил его на середину стола. – Вот резолюция товарища Якира. Этого вам достаточно?
4. Вильда фон Шаунбург, Vogelhügel, в семнадцати километрах южнее Мюнхена, Германия, 15 января 1937 года, утро
«Что происходит? Что, ради всех святых, происходит?! И кто мне забыл рассказать, почему и как?»
Рутина – отличное лекарство от тоски и душевной смуты. Это хорошо понимали предки, обнаружившие себя однажды в холодных и унылых стенах своих крепостей и городов. Там можно было, наверное, сойти с ума от одной только скуки. И тогда они придумали Ordnung – порядок – традиции, ритуалы, часы и календарь. И, разумеется, знаменитое немецкое воспитание…
Вильда оказалась воспитана просто великолепно. Она сама никогда даже не догадывалась, насколько хорошо. Ранний подъем, гимнастика, холодный душ… Кто бы мог подумать, что таких салонных фей – кухня, кирха, дети – воспитывают в духе Фридриха Великого? Никто, но… Плотный завтрак – предпочтительно с молитвой, но можно обойтись и без крайностей – и погружение в череду насущных дел, хозяйство ведь никто не отменял и содержание такого имения, как «Птичий Холм» – не детская забава. Это и есть рутина – как и обязательные тренировки в стрельбе из винтовки и пистолета – размеренное перемещение души сквозь вереницу необходимостей и императивов, когда не остается ни сил, ни времени на «шиллеровские страдания», на рефлексию, на самое себя.
«Но, боже
