сделать слепок инфопланшета (вернее его диска), создать его виртуальную копию и попытаться взломать отдельно. Да будет благословлён гений неизвестного безопасника флота, который не стал в своё время мириться с произволом тайной канцелярии. И да, вся эта история с учениями была задумана ради доступа к коммутатору Клима.
Но не спешите судить меня строго. Ответственность за людей и усталость от чужой игры в тёмную — эта не та ноша, при которой надо безмолвно терпеть и трепетать. Пришло время пролить свет на всю эту ситуацию. В общем, меня вся эта ситуация конкретно задолбала, и другого выхода я не видел.
Прибор для создания слепков пискнул. Загорелась зелёная лампочка. И по экранчику побежала полоса загрузки. Ну, как побежала, одно деление появилось и надпись «0,5 %». Время тут же потянулось, как подтаявшая ириска. Медленно, тяжко и бесяче.
— Ну, что там, скоро? — прошипел Гадел по связи.
— Только начали, два проца, — ответил я.
— Да ну наф, — выдохнул он, — ощущение, будто час тут стою.
— Везёт, — тихо позавидовал я и посмотрел на часы.
Казалось, что секунды в углу системного окна издеваются надо мной. Никого не предупредили и стали отсчитывать минуты, а те, в свою очередь, часы. Ещё и тело зачесалось в разных местах, причём таких, где в доспехах неснимаемые элементы — ну никак не достать, не дотянуться. Грр….
Забавно, у Гадела время летит, у меня плетётся. Интересно, а как у Клима? В трансляции Феймахера его не видно, но, уверен, тоже медленно тянется. Он же скрючился там в три погибели. Ох, и тяжко ему, наверное.
Нда, Возможно с Климом мы поступили и жёстко, но он сам должен понимать правила игры. Раз полез в кузовок, то пусть будет готов к ответке. Я вообще с трудом порой сдерживаюсь, чтобы лицо ему не разбить. Настолько противно он стал себя вести. И я уже не уверен, что всё это игра, и притворство. Вернее, я запутался. Потому надо распутываться.
— Ну, долго ещё? — вновь подал нервный голос Гадел.
— Полсотни уже, — глянул я на прогресс копирования.
— Да что ж так долго?
— Да, долго, пятнадцать минут, а кажется, будто час….
— Все три, — не согласился со мной Гадел и снова замолк.
Ничего, сейчас копирнём, потом постараюсь взломать и расшифровать. Всё узнаем, станет легче. Хоть поймём, зачем всё это….
— Тур, слушай, а зачем он проводок перепаивает?
— А? Кто?
— Ну, Фея, — продолжил Гадел, — вон на трансляции припаивает провода. Я думал, чтобы обезвредить бомбу надо отрезать их, а он припаивает.
Увеличил изображение на визоре и действительно увидел в руках Хирша паяльник. Стал следить за его действиями. Попытался понять, что он делает, но выяснил, что мину он уже разминировал и теперь, кажется, мается дурью. То припаяет проводок, то отсоединит и подключит к другому месту.
Нда, я разбираюсь во взрывном деле, но смысл его действий от меня ускользал….
Прибор для создания слепков пискнул. Экран показал прогресс в «100 %», и я вернул инфопланшет на койку. Один в один, как он лежал до всех манипуляций.
Хирш как раз прекратил заниматься пайкой, когда я подошёл к двери в душ.
— Эй, долго там ещё? Чего там у вас? — прокричал я, пиная железо ногой.
Гермодверь открылась и Фея отступил ко мне. На Клима же было страшно смотреть. Он стал ещё бледнее, всё тело дрожало от напряжения в сгорбленном положении, а в глазах плескалось отчаяние и надежда.
— Командир, даже не знаю, как сказать, — протянул Хирш задумчиво, — тут такое дело.
Он замялся, и я его толкнул в плечо.
— Короче, мину на неизвлекаемость заложили, — выпалил Хирш, — надо дёргать.
— Что? — спросили мы с Климом одновременно. Я громко, а он пискнул.
— Разумовского надо дёргать, говорю, — пожал плечами Хирш, — не получится по-другому разминировать, надо взрывать.
— Я разогнуться не могу, всё тело свело, — простонал Клим жалобно, а я глянул на мину ближе и понял, что Фея прав.
Мозг тут же заработал на полную мощность. Разумовского надо было спасать, а разбираться в случившемся потом.
— Татарин, плазмощит сюда, — дал команду я и полез в карманы доспеха за тросиками на мини лебёдках. — Фея, помогай.
— Что вы делаете? — хныкал Клим, когда мы обвязывали его прочными нанонитками, которые использовали для страховки в открытом космосе. — Ростик, я выживу?
— Не дёргайся, — сжав зубы, цедил я, проверяя надёжность узлов и карабинов. — Выживешь. Наверное.
— Наверное?
— Шансы есть, — подтверждал я, а в голове все крутилось и не могло успокоиться, откуда неизвлекаемость? Там же нормальная мина была, всё просто….
Как только мы закончили, Гадел разложил у входа в душ плазменный щит. Мы отошли к выходу из каюты, и я прокричал:
— Клим, на счёт «три», мы тебя дернём. Сгруппируйся, если можешь. Раз…
— Не могу…
— Два, — крикнул я, и мы втроём резко дёрнули тросики на себя.
Система доспеха дала усиление. Заработали мини лебёдки Клим ударился плечом о косяк. Вылетел из душа, как пробка. Гадел тут же активировал щит, а мина взорвалась.
Пламя и осколки не успели за Климом. Они пытались, но он подлетел к нам. Врезался в меня, и мы повалились в коридор. Я ещё и развернулся в воздухе, чтобы накрыть его собой.
Загудела сирена. Заморгали красные лампы. Гермодверь, отсекая доступ кислорода в каюту, с шумом захлопнулась и полилась специальная пена.
Стоило системе пожаротушения сработать, как через пару мгновений рядом с нами оказалась мои бойцы и члены экипажа, а на палубе запахло гарью.
— Каюта в труху, — покачал головой Гвоздь, заглядывая внутрь через дыру в гермодвери. Он посторонился, чтобы брызги пены не попали на доспех и добавил: — всё сгорело, а потом утонуло.
— С ним всё будет в порядке? — спрашивал у Лизы Марк Игнатьевич, коллега Клима.
— Ага, — отвечала девушка, увозя Разумовского в медотсек на парящих носилках. У Клима так сильно свело тело, что он ни в полёте не смог разогнуться, ни позже. Потому лежал сейчас буквой «гэ». — Такое никуда не денется, оклемается.
— Что здесь произошло? — Спросил Марк Игнатьевич у меня, провожая взглядом Елизавету с носилками.
— Несчастный случай на производстве, — пожал я плечами. Убедился, что пожар потушен, пена застыла и не льётся, и, опечатав каюту Клима, повернулся к канцеляристу: — ни разу не было и вот.
— Что вот?
— Произошло, — я обогнул его, затем помощницу Клима, которая, как обычно, упулилась в свой коммутатор, и пошёл к себе.
Члены экипажа молча расступались в стороны. У Роджерса на лице читался немой вопрос, но я не стал задерживаться ни рядом с ним, ни рядом с Марком Игнатьевичем.