На следующий день поутру Семён, мой новообретённый слуга, уже почти освоился и получил первое задание: со всем усердием и грацией медведя он гонял веником стружку и пыль по мастерской. Я ожидал, когда он приберется, чтобы заняться своими делами. К следующей поездке в Кунгур стоило подготовить побольше разнообразных магических поделок.

Семен быстро осваивался. Занимаясь простым понятным делом. Он настолько осмелел, что начал даже насвистывать какую-то песенку.

— Стружку-то куда девать? На растопку?

— Ты что собрался топить? Разве видел у меня печь или очаг?

Семен озадаченно почесал в затылке.

— Чудно у тебя, Михаил Иваныч, все устроено! Ни лучины, ни горшков, ни печи… Ты как себе еду-то готовишь? — удивленно проговорил он.

— Чего ее готовить? Сама придет! Вот, кстати, и она!

Во двор, тихо скрипнув калиткой, вошла Аглая. В одной руке у неё дымился глиняный горшок, в другой был кувшин с молоком. Несмело войдя в мастерскую, она диковато покосилась на Семена, затем, стараясь не мешать моей работе, поставила свой нехитрый завтрак на угол верстака.

— Вот, Михаил… матушка послала.

— Спасибо, Аглаша. Ты меня спасаешь от голодной смерти. Я тут, кстати, кое-каких специй в городе купил. Семен, принеси-ка небольшой полотняный мешочек, что налево от входа.

Работник побежал выполнять поручение, а Аглая вдруг густо покраснела и замялась, переступая с ноги на ногу. Вижу, хочет что-то сказать, но не решается.

— Что-то случилось? — спросил я, ласково улыбнувшись, чтобы придать ей смелости.

— Да так… — она потупила взор. — Новости у нас в деревне… Девки наши… они сызнова на вас глаз положили, как вы вернулись.

— Опять? — усмехаюсь я. — А разве они его убирали? Что-то не замечал… Я думал, это у них состояние хроническое, вроде насморка по осени.

— Слухи по деревне, — продолжала она, не поднимая глаз и теребя край цветастого платка. — Игнат-то наш воротился, так вся деревня теперь только и гудит, словно растревоженный улей. Растрепал всем, как вы в город ездили.

Ну вот, здрасте-пожалуйста. Никуда на деревне не спрятаться от пытливых внимательных глаз…

— И что же так взбудоражило их умы?

— Дак всё, — выдохнула она, и слова полились торопливым ручейком. — И что деньжищи у вас несметные, золотом платите, не торгуясь. И что барыня городская, нарядная, как жар-птица, на вас глаз положила… и вы с ней под руку по улицам гуляли. Вот девки наши и… разволновались.

Черт. Вот не догадался я запретить Игнату болтать языком! А все оттого, что всю предыдущую жизнь свою я прожил в городе, и с психологией деревенских жителей совершенно не знаком.

Аглая, наконец подняла на меня взгляд, и в ее серых, чистых глазах отразился весь мир этой деревни: наивное любопытство, тревога, робкая надежда и горькое, веками впитанное смирение.

— Они ж, девки-то наши, всё понимают, — заговорила она тихим, срывающимся голосом, и в нем зазвенели слезы. — Что вы — человек пришлый, не ровня нашим. Видный, сильный. И ласки женской, чай, тоже хочется… — она закусила губу, набираясь духу для последнего, самого страшного шага. — Я бы и сама… да только… В жены-то… вы меня не возьмете ведь? А без венчания нельзя. Грех это. Позор на всю семью.

На несколько мгновений между нами воцарилась тишина. Что нужно этой смущенной девушке? Она таким своеобразным образом предлагает себя в любовницы? Или же, со всей своей отчаянной искренностью, просила определенности, чтобы знать, как ей дальше жить в этом мире, где все вдруг перевернулось.

— Нет, Аглаша. Не возьму, — мягко, но предельно честно ответил я. — Ведь я пока — перекати-поле. Сегодня здесь, а завтра, глядишь, ветер подует в другую сторону. И женится пока не собираюсь.

Она тяжко, почти неслышно вздохнула, и плечи ее поникли, словно с них сняли непосильную ношу. Но в печальном взгляде ее блеснуло и странное облегчение — по крайней мере, я не стал лгать, не стал играть с ней.

— Я так и думала, — прошептала она, — И многие наши девки тоже разумеют. Повздыхают да отстанут. Да только… — она на миг замялась, — найдутся и такие, кто не прочь и без венчания к вам в услужение пойти. Ульянка вот, дочь кузнеца… да и другие есть. Они греха не боятся, на что хошь пойдут, лишь бы свое получить. Уж вы с ними поосторожнее будьте. Они бы уж к вам через забор сигали, да токмо боятся. Вся деревня шепчется, что у вас во дворе нечистый живет. Страшный, черный, из тени соткан… и глаза у него, говорят, как угли горят. Так что ходят теперь все мимо вашего дома, крестятся.

Разговор наш прервало возвращение слуги.

— Этот, что ли, господин лекарь? — хмуро спросил Семен, подавая мне легкий сверток с лаврушкой и перцем.

— Да, оно. Держи, Аглаша.

Бедная девочка схватила специи и убежала.

Предсказание Аглаи скоро сбылось. Не прошло и получаса, как с улицы донёсся пронзительный девичий визг, а затем раздался негромкий робкий девичий голосок:

— Господин лекарь! Хозяин!

На пороге мастерской, картинно припадая на одну ногу, стояла девушка. Это и была Ульяна, дочь кузнеца. Высокая, статная, с густой черной косой и смелыми, пронзительными глазами, в которых ума и решимости было больше, чем у всех деревенских парней вместе взятых.

— С чем пришла, красавица? — спросил я, уже, впрочем, понимая, что это именно то, о чем предупреждала Аглая.

Глава 16

— Господин лекарь, беда! — пропела она с трагическими нотками в голосе. — Ногу подвернула, да так, что ступить мочи нет! Помогите, Христа ради! Хотела зайти, да очень уж чудищ-то ваших опасаюся! Уж такие страхолюдины — жуть! Пройти страшно!

Ага. Значит, «пугач» уже успел себя зарекомендовать. Прекрасно. Правда и мысли у нее видно дурные были, раз увидела его. Ну, или очень уж боялась — на сильный страх страж тоже срабатывает.

— Они добрых людей не трогают. Только тех, кто с дурными мыслями лезет, — отвечаю