— Да щас. Один из них вообще никому показывать нельзя, а второй… второй тем более. К тому же он мне нравится. Можешь вон свой ствол продать за тушенку, если хочешь. Зря ты, кстати, у Крестоносца с жопой ПП-эшку не взял, она бы наверняка стоила дороже.

— А вообще знаешь, я передумал, — зыркнул на меня Егор. — Если вдруг где-нибудь по пути застрянем, коровку местную пристрелю и поем. В отличие от некоторых, я не брезгливый.

— Угу, — кивнул я. — А я, в отличии от некоторых, не жру, как конь, так что, если что — перебьюсь. Двигать надо, я думаю. А то время-то идет.

Егор кивнул, глядя в одну точку прямо перед собой.

— Не девка ведь, а богомол какой-то, — не выдержал он.

Я усмехнулся.

— Точно.

Мне вспомнился ее взгляд. И то, как она упиралась затылком в древесный ствол, чтобы обрести дополнительную опору.

— У нее ведь по-любому не много вариантов, да? — проговорил Егор, вольно или невольно подсыпая соли. — Ей дорога или к живодерам, или в ТЦ к безопасникам. Если честно, лично я при таком раскладе выбрал бы живодеров. Те хотя бы под наркозом работают. Раздвинутые ноги тут вообще уже не имеют значения. По сравнению с вырезанной печенью, сердцем и всем остальным это мелочи.

Я молча пожал плечами.

Абсолютно все, упомянутое Егором, казалось мне одинаково омерзительным. Причем настолько, что я предпочел бы вообще об этом не знать и не думать.

Но мой напарник упорно продолжал:

— В любом случае, тут уже ничем не поможешь.

Я кивнул.

— Ладно, пошли уже отсюда, — предложил Егор. — Девку жалко, но у нас своих дел по горло. Всех бездомных котят не накормишь.

Мы поднялись и пошли прочь с пустыря.

Проходя мимо гаражей, я обернулся.

Гармошка двери того бокса, из которого парни беляковского выгоняли свои песчаные байки, была опущена не полностью.

И там сейчас что-то происходило. Я слышал не то приглушенные возгласы, не то вскрики…

Иди прочь, Монгол. Иди прочь, и не слушай, что там происходит. Лагерь полон вооруженных мужчин и женщин. А тебе нужно каким-то образом угнать машину. Чтобы добраться в ТЦ, отыскать Медведя и забрать у него свое.

Тебе нужны деньги, Монгол. Много денег, чтобы обзавестись приличной амуницией, оружием, патронами. А еще лучше — связями. И тогда у тебя появится хоть какая-то власть. Пусть не над кем-то, но хотя бы над собственной жизнью, что само по себе уже немало.

А еще, между прочим, ты должен рассказать кому-то про Гамму. И о том, что ты нашел в мертвой долине. А для этого неплохо бы иметь на руках пробы, которые были там взяты, и образцы. Те самые, что прямо сейчас в руках идиота-Медведя, которому ничего не стоит просто выбросить их, посчитав бесполезным мусором.

И девчонка Егора.

Нужно вытащить рыжую из Медвежьей берлоги, пока не поздно. Жалеть ее явно не будут. Попользуют так, что мало не покажется.

А все остальное — не мое дело. Нерационально. Бессмысленно и бесполезно. Глупо, в конце концов.

И главное — здесь, судя по всему, так живут все. Мутят всякие дела, не мешая другим мутить свои. Проходят стороной…

Не слушая трескотню Егора, я отвернулся от гаражей и прибавил шагу. Смотрел на дорогу перед собой, на новую, хотя и очень старую буханку с дырками от пуль на боку, которую одобрительно похлопывал по морде Короткий, будто коня гладил.

А видел худое лицо и тонкую, почти детскую шею с зеленым штрихкодом. И долгий взгляд, которым Женька благодарила меня. Мелкая, тощая. Реально кузнечик, а не женщина.

А я… пройду мимо?

Как эти все?..

Внутри вдруг будто струна лопнула.

Я остановился.

— Да ну в жопу…

— Чего такое? — не понял Егор.

Ох и дурак же ты, Монгол. Ох и дурак…

— Спроси у Короткого, буханка ездит или как, — сказал я. И, резко развернувшись, стремительным шагом направился к боксу, не оборачиваясь на остолбеневшего Егора.

Я был готов услышать вслед что-нибудь типа «это не наше дело» или «давай валим отсюда», как в недавнем эпизоде с Пухлым.

Но вместо этого Егор крикнул:

— Будь уверен, я все сделаю!

Вот ведь непредсказуемый паразит.

Значит, на целый лагерь соплеменников ему насрать, а богомола вдруг жалко стало?

Эволюция просто надругалась над человечеством. Она сделала нас свободными от возможностей собственного интеллекта. То есть мы вполне способны понимать, что для нас на самом деле хорошо и что плохо, но на самом деле никогда не руководствуемся этим своим пониманием. Как там нас учили? В незрелой душе Дионис с легкостью побеждает Аполлона. Хаос укладывает порядок на обе лопатки и бьет его сапогом по лицу. Эмоции затмевают рассудок и расчет.

И это не потому, что ты дурак. И уж точно не потому, что ты лучше других. Или там принципиальный, или храбрец.

Просто большую часть жизни мы вынуждены говорить вполголоса, бить вполсилы и втягивать голову в плечи, чтобы не сильно высовываться на общем фоне. И однажды неудержимо хочется заорать во весь голос. И сказать, что ты не согласен. И сделать то, что ты хочешь. Не важно, какой ценой. Важно лишь мгновение, когда ты вдруг берешь в свои руки власть и делаешь нечто — вопреки всему, согласно своему собственному произволению. Как древний царь. Или как бог. Пусть даже всего лишь на минуту.

Даже самый высокоморальный и правильный человек испытывает возбуждение от хруста чужого черепа под его ногой. Уровень моральности регулирует только то, чей это будет череп — попавшегося под горячую руку пьяного бомжа или врага народа, маньяка или узурпатора.

Такие дела.

Схватившись за ручку, я рванул гармошку наверх, и она мягко открылась, впуская меня внутрь, в царство сменных шин и трайков, освещенное тусклой желтой лампочкой под потолком.

Выхватив пистолет Аверина, легко заскочил внутрь и со скрежетом опустил гармошку обратно.

На этот шум дверца подвала открылась, и из него высунулась мужская голова.

Я метнулся к спуску, схватил дверцу и со всей силы резко захлопнул ее — прямо вместе с застрявшей по самую шею головой.

Раздался гулкий стук и хруст. И крик. Короткий, резкий. Я подналег еще немного — и опять открыл дверцу.

Тело парня безвольно соскользнуло вниз, размазывая кровь по краю лаза и по лестнице.

Я последовал за ним.

Лестница оказалась короткой, всего метра два, и я легко спрыгнул