Ладья шарахнула в ворота с такой силой, что правая створка треснула и прогнулась, удершиваемая только железным листом оковы, а левая буквально слетела с петель. Пересохшие доски корабельного борта надрывно крякнули и ладья разлетелась вдребезги, раскидав шагов на двадцать обломки, гнилые листья и щепы. Большинство досок повалилось в пыль, но многие так и остались висеть в воздухе, поражая воображение какой-то дикой нереальностью.

Тиверцы распластались среди обломков и мусора, но тут же вскочили, прикрывшись щитами и выставив острия мечей. Опешившие защитники с пугливой осторожностью сомкнули круг, но стрелять не стали. Щиты у тиверцев крепкие и стрелы невесть куда отобьются, если в лицо не попасть. Несколько мнгновений ничего не менялось, но Владимировы воеводы заметили, что ворота слетели с петель и направили к ним пехоту и конницу. Защитники Полоцка метнулись к тиверцам и завязалась злая сеча у сбитых ворот. Микулка выхватил меч, но закованный в доспехи и прикрытый щитом Свирит оттеснил его спиной в тыл, не давая участвовать в схватке. Оставшись не у дел, молодой витязь обернулся и еле успел крикнуть тиверцам, чтоб соскочили с дороги и пропустили разгоряченную конницу.

Резвые кони смели замешкавшихся защитников, подняв в воздух целые тучи пыли, крики и стоны затмил грохот сотни копыт. Но бой продолжался, потому как из города подбежали два десятка латников и со свежим остервенением врубились в тесную кучку тиверцев, пропустив всадников через себя.

Микулка все пытался выбиться вперед, но кто-то из соратников постоянно отпихивал его в тыл, не давая даже мечом о вражье оружие звякнуть. Сзади уже спешила Владимирова пехота, но латники, хоть и мешали друг другу в тесной сече, но все же давили тиверцев числом. В ход шли тяжелые топоры, под которыми трещали щиты Свиритового десятка, лязг стоял словно в кузне, даже уши заклало.

И тут особено ярая троица защитников клином врубилась в ряды тиверцев, мощные удары зазубренных топоров чуть не раскраивали тяжелые щиты. Прямо перед Микулкой упал в скатавшуюся от крови пыль один из Свиритовых бойцов, расбросал вокруг себя сорванные с кольчуги кольца. Паренек опешил, узнав по закинутому за спину луку Велигоя, с которым совсем недавно сидел у костра и пил густое пенное пиво из походных запасов.

Еще не зарубцевалась в душе рана, оставленая смертью Заряна, еще жгла сердце лютым огнем, а уже снова пришлось стирать с щеки горячую кровь того, с кем бился плечом к плечу. Да и не бился еще…

– Что ты скис, как красна девица? – буркнул Голос. – Дыру закрывай!

Микулка, не помня себя от злости и жалости, вырвался вперед и прикрыл собой лежащее тело. В глазах щипало, мешали смотреть невесть откуда взявшиеся мальчишечьи слезы, но впереди был враг, тут уж тело само ринулось в лютую сечу. Паренек не задумываясь ткнул мечом в поднявшего топор воина, но доспех не поддался, пришлось пропустить свистнувшее воздухом левие мимо себя и уж тогда рубить, рубить в полную силу.

– Велигоя оттяни! – крикнул Свирит одному из соратников. – Не то толпой задавят!

Ряды защитников Полоцка дрогнули и откатили назад, молодой витязь рванулся было вперед, но его удержали хватая за локти. Оглянувшись назад, он разглядел сквозь заливавший глаза пот грозную, сверкавшую броней и оружием пехоту.

3.

Микулка сидел под медленно поворачивающимся куполом звездного неба и слушал, как у костров витязи поют свои грозные песни. Его конь тихо бродил рядом, ощипывая траву влажными губами.

Полоцк пал… Ворвавшиеся ратники Владимира врубились в гущу защитников и зарубили самого Регволда и двух его сыновей, устроили по городу резню и грабеж. Но теперь все стихло, только западная часть города и центральнй дворец пылали, багряными отсветами отнимая у ночи куски ее владений.

Ходили слухи, что Владимир идет воевать сам стольный Киев и все радовались, поскольку слухи о деяниях Ярополка, нарушающего покон и обычаи отцов, докатились уже и до северных земель.

Микулка сидел один вдали от костров и ежился от холода. Тиверцы сочувствовали ему, не принятому другими воями лапотнику, но пили мед и ол у жарких костров, разделив радость победы со всеми витязями. Что он им? Они всю жизнь в битвах, а паренек-оборванец для них чужой.

– Лодию жаль… – отозвался на грустные думы Голос. – Размозжил ты ее аки скорлупу ореховую, одни щепы да мусор остались.

Паренек вздохнул с сожаленим, но прекрасно понимал, что другого выхода не было.

Сзади мягким шорохом в траве послышались чьи-то шаги. Микулка обернулся и увидел Извека, торопливо идущего прямо к вершине холма.

– А… Вот ты где умостился. – с едва приметной улыбкой в глазах сказал он.

– Да чем же плохо… Хорошее место, коню вот корм.

– Так это конь? – шире улыбнулся Извек. – На морду взглянешь, точно кобыла. Да только мне без разницы. Меня Владимир отправил выведать, правда ли то, что ты командовал тиверцами, а не Свирит.

– Не правда! Свирит у них командир.

– А отчего сам он кажет, что пришлый малец-удалец, хитрый план издумал и на стены тайно забраться помог всему отряду.

– Это верно… Но командовал Свирит. Я только им объяснил как это можно, ежели вся рать с востока в напуск пойдет.

– Тогда зазря не прибедняйся. Утром, как рог услышишь, иди к воротам. Там я тебя обожду и отведу куда надобно.

– А это куда? – забеспокоился Микулка.

– Ко Владимиру. Таков его указ. Всех сыскать, кто через стену перебрался и ворота отпер.

– Да ну… – не поверил такому счастью паренек. – Неужто к самому князю?

– К нему… – уже серьезно кивнул Извек. – И пойдем к моему костру, не мерзни зазря. И спать. А то проспишь свой успех как кот Масленницу. Вот только с таким конем ты от злых усмешек скоро устанешь. Он хоть в галоп идет?

Микулка скрипнул зубами, но не ответил. Негоже по пустому грубить княжьему гонцу, пришедшему с доброй вестью. Он взял Ветерка за повод и пошел вслед за Извеком к пышущему добрым теплом костру, к запаху свежей горячей еды и хмельному запаху меда.

Но в это вечер над конем уже никто не потешался, так упились все после сечи, что и ослицу