Обед я благополучно пропустил. Энергии от плотного завтрака ещё хватало. К тому же я периодически жевал вяленое мясо, пополняя калории. Таким образом я мог шагать весь день, устраивая лишь лёгкие привалы для отдыха. Всё-таки обед подразумевал много возни, да и передвигаться на сытый живот — не самое лёгкое занятие. А вот вечером, когда я буду вставать на ночлег, уже можно и о плотном ужине позаботиться.

Внезапное головокружение заставило меня остановиться и упереться рукой в дерево. Сердце вдруг заколотилось, будто собиралось покинуть тело, нестерпимая боль сдавила виски, и…

* * *

— Пятьдесят два! Пятьдесят три!.. — выкрикивал кто-то.

Я видел лишь его ботинки: толстая подошва, высокая шнуровка, чтобы поддерживать щиколотку. Они определённо принадлежали военному. Справа и слева от меня точно так же пыхтели люди, толкая от земли свои тела. Да, мы отжимались. Вот только не ясно, где всё это происходило и сколько нас таких? А главное: зачем?

«Бах!» — донеслось слева.

Я не видел, что произошло, для этого мне бы пришлось подняться, но я не смел, словно от этого зависела жизнь. Впрочем, выстрел я узнал…

Стоп! Выстрел? Этот хлопок мог означать только то, что кто-то использовал пороховой патрон. Какого хрена здесь творится? Где я?

Ответов не было, однако люди начали отжиматься гораздо усерднее, будто у них открылось второе дыхание. Для этого тело должно как следует напитаться адреналином.

Выходит, это был не просто хлопок, кого-то только что пристрелили. И что-то подсказывает: сделали это потому, что он не мог продолжать отжиматься…

* * *

Я снова ощутил себя стоящим у дерева. Руки гудели, а во всём теле ощущалась невероятная слабость, будто я только что действительно выталкивал тело на последнем издыхании.

— Брр-р. — Я помотал головой, отгоняя наваждение.

Что это было? Похоже на вспышку памяти. Не об этом ли лагере подготовки рассказывала Белла? Ни хрена себе — естественный отбор! Это что же получается, там вот так запросто убивали слабых⁈ Тогда почему я этого не помню?

Оторвавшись от ствола, я медленно побрёл вперёд, продолжая обсасывать вспышку памяти. Теперь дело дошло до ощущений. Странно, но в тот момент я не чувствовал страха, скорее наоборот, испытывал эдакое превосходство, уверенность.

Да, ничего удивительного, ведь сто отжиманий для меня — разминка. Это только кажется, будто такое невозможно. Но когда подобные упражнения выполняются изо дня в день, на протяжении нескольких лет…

Ладно, допустим. Однако было в моём положении что-то ещё, нечто неуловимое. Будто я обладал каким-то иммунитетом. Да, точно! В тот момент, когда прозвучал выстрел, у меня ни один мускул не дрогнул, так как я точно знал: смерть мне не грозит.

Но почему?

Я напрягал память, пытался повторить действия, после которых получил доступ к воспоминаниям. Но тщетно. Новые вспышки не торопились меня посещать. А меня не отпускало чувство, что в них скрывается нечто очень важное.

Белла помнила о лагере, Коробков — тоже, но я будто начал жизнь сразу здесь. Вот я подписываю контракт — и вот уже ощущаю тряску посадки.

Это ненормально. При этом тюрьма, проход по перекрытым решётками коридорам, сухие и понятные команды конвоиров отражаются в памяти очень ярко. Будто это случилось вчера.

Не знаю почему, но я вдруг подумал о том, что эта часть жизни — не моя. Словно это кто-то другой сидел в тюрьме и ставил подпись на бумажках. Или всё-таки я? Чёрт, лютая мешанина в голове…

Всё-таки человеческая психика — очень странная вещь. Вряд ли её смогли изучить даже сейчас, при наличии современных сканеров и куче опыта в данной сфере. Я это к тому, что вскоре мои мысли переключились. И как я ни пытался вернуться к теме воспоминаний, каждый раз соскальзывал в другое русло. Словно само тело их отторгало, не желая возвращаться в прошлое. Я думал о чём угодно, но только не об этом.

Солнце уже клонилось к закату, и я начал готовиться к привалу. Нет, само светило не было видно за свинцовыми тучами, что затянули небо на ближайшие несколько месяцев. Однако наступление сумерек не заметить невозможно. Дождь к вечеру лишь усилился, и к нему подключились резкие порывы ветра, которые пробирали до костей. Насквозь мокрая одежда ничуть не спасала, а скорее наоборот, делала только хуже.

Разводить костёр под таким ливнем — бесполезное занятие. Нет, варианты всё же есть, но для этого всё равно требуется укрытие, иначе пламя просто зальёт. Плюс отсутствие сухого топлива. Немного сухой древесной стружки не в счёт, так как энергии от неё не хватит даже на то, чтобы просушить ветки. Но огонь нужен. Без него я не высушу одежду и не смогу нормально поужинать. Да и подхватить в такую погоду воспаление лёгких проще некуда. Хотя я не припомню случаев, чтобы мы чем-то болели на этой планете. Разве что в первые годы.

Крохотный насос, работающий от энергии света, еле-еле вращался, нехотя накачивая палатку. Пришлось использовать фонарик, чтобы ускорить процесс. Надеюсь, энергии в аккумуляторе хватит, чтобы использовать насос в качестве поддувала для походной печи. Её сборкой и установкой я как раз сейчас занимался.

Но прежде чем приступать к отдыху, нужно ещё выставить защитный периметр, чем я и занялся, закрепив несколько сенсоров на деревьях вокруг бивуака. Не поленился и забрался на одно из них, чтобы подвесить дрон, чтобы он успел подзарядиться с первыми лучами солнца.

Вот теперь можно немного расслабиться.

Забравшись в палатку, я сразу почувствовал облегчение. Наломав тонких прутьев, я уложил их в топку печи, а сверху водрузил немного сухой стружки. Пара ударов кремнем по кресалу — и пучок покрылся крохотными красными точками, а по палатке распространился сладкий запах дыма. Я немного подул в топку, пока там не принялись плясать языки пламени, и поспешил закрыть дверцу. Выждав немного, я подставил к нижней части насос и направил на него луч фонаря.

Вскоре я уже сидел голым, пытаясь пристроить мокрую одежду над крохотной печкой, которая пылала жаром. Теперь ей было не страшно сырое топливо, и в топку летели палки покрупнее. Мне нужно было заполнить её углями, чтобы перевести в режим томления. Так тепло продержится всю ночь. А чтобы не тратить драгоценный жар попусту, я водрузил сверху походный котелок, в который всыпал самодельный сухой паёк.

На руках осталось немного соли, и я почему-то заострил на её крупицах внимание.