Персеваль поразмыслила над его словами про муравьев, отрывающих себе крылья.

– Его можно использовать для селекции, да?

– За это время можно создать все, что захочешь, – ответил он. Его черные крылья исчезли, и Персеваль даже не заметила, когда именно это произошло. Он заерзал на стуле, расправляя полы кафтана на ногах. – Форсированная эволюция. Человечество, созданное в соответствии с планом. Ты знаешь, что такое лестница Иакова?

– Это игрушка, – сказала она, и Самаэль нахмурился.

– Это лестница, по которой ангелы поднимаются на небеса, – ответил он. – Это трудный путь к возвышению.

– Возвышенные, – сказала она, впервые ощутив вкус данного слова. – Плебеи. Форсированная эволюция. Этот мир…

– Парник. Лаборатория. С экспериментальными и контрольными группами.

Персеваль вдруг поняла, что высунула язык от напряжения, словно ребенок. Она закрыла рот и прикусила верхнюю губу.

– А затем что-то идет не так, – сказала Персеваль. – Происходит катастрофа.

– И вы ковыляете к ближайшей звезде.

Еле заметная усмешка Самаэля свидетельствовала о том, что он наслаждается ее дедуктивным методом, даже если при этом она просто идет по следу из крошек, который он выложил для нее.

Но что, если ей все-таки понравилась эта улыбка.

– Даже если звезда не очень хорошая.

– На безрыбье и рак рыба, – сказал Самаэль, с довольным видом откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Для того, кто хочет жить, конечно. А как только произошел один несчастный случай, отказы систем пошли каскадом. У командования и инженерного отдела разные представления о том, что нужно делать дальше. У пассажиров – свои планы. Ручной бог данного мира, его направляющий интеллект, не может дальше оставаться в состоянии гештальта и раскалывается на несколько демиургов, у каждого из которых свои интересы и сфера влияния.

– Они неразговорчивые, – сказала Персеваль, надеясь снова услышать его смех. – Самаэль, если ты демиург эволюции, то кто такой Прах?

– Демиург памяти. Ангел базы данных, кристалла голографической памяти и стоячей волны. Ангел знания о том, где вы были.

– Но ты, очевидно, тоже что-то помнишь.

– Только то, что произошло после фрагментации. – Самаэль похлопал ее по руке; она постаралась не думать о том, что он говорит с ней покровительственно. – И то, что я узнал заново.

– И вы с Прахом расходитесь во мнениях.

– Мы сходимся в том, что именно нужно сделать. – Мы много веков ремонтируем, укрепляем и защищаем мир. Как и инженеры.

Это была лесть, но в ней содержалась и крупица правды. Персеваль кивнула.

– Но у нас разные представления о том, как именно это сделать, – продолжил Самаэль.

Тристен накрыл рукой ладонь Персеваль – ту, по которой только что похлопал Самаэль. Бенедик откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, внимательно слушая разговор.

– И о том, кто должен быть главным? – спросил Тристен.

– Если мы хотим восстановить гештальт-разум корабля, – извиняющимся тоном произнес Самаэль, – то кого-то придется съесть. Уверен, вы понимаете, в какой ситуации я нахожусь.

– Итак, на небесах возник разлад, – сказал Бенедик. – Ты хочешь сорвать планы Праха.

– Да.

За спиной Персеваль зашуршало Крыло. Тихо, но яростно она приказала ему заткнуться, и каким-то чудом оно затихло.

– И чем я могу помочь тебе, Самаэль?

– Это простой вопрос, – сказал Самаэль. Не выходи за него. Выбери меня.

19

Чудовище, которое правит

Он сказал – та, кого он когда-то убил,

все еще любит его;

он сказал, что спицы в колесах времени

сломаны;

и пыль, и буря забыты;

и все прощено…

Конрад Эйкен. Дом праха

Риан проснулась оттого, что Тристен тряс ее за плечи. Она очумело заморгала в знак протеста, но как только она схватила его за руку, он остановился. В мелодраме он бы зажал ей рот ладонью, но, очевидно, его совсем не волновало, закричит она или нет. И поэтому она не стала кричать и паниковать.

– Приходи в обеденный зал, – сказал Тристен и вышел в коридор, чтобы не смущать ее своим присутствием, когда она будет одеваться.

Риан была благодарна ему за то, что он ее подождал: она понятия не имела, куда нужно идти, а Гэвин так и не вернулся. Возможно, он уже отправился обратно к Мэллори, но ей казалось, что он не улетел бы, не попрощавшись.

По крайней мере, она на это надеялась.

– Что случилось? – спросила Риан, догнав Тристена в коридоре.

Волосы он собрал в хвост, так что стали видны тонкие голубоватые кончики его ушей, однако пару прядей он пропустил, и сейчас они торчали в разные стороны.

По дороге он рассказал ей – сжато, словно солдат, явившийся с рапортом к командиру, – о Самаэле и его краткой истории мира.

– Он пытается заставить Персеваль выйти за него? А он сказал, зачем ему это? Он же не настоящий человек. Может ли искусственный разум жениться?

– Ну, она же из семьи Конн, – сказал Тристен. – И по праву первородства у нее больше прав на кресло, чем даже у меня. Если она станет Командором или окажется рядом с креслом Капитана, тогда у него появится юридически значимая связь с ним.

– Космос, – выдохнула Риан. – И поэтому они за нее грызутся? Они пытаются жениться на наследнице престола? Извини, Тристен, но это прямо какая-то средневековая пьеса.

– Подозреваю, что это лишь малая часть происходящего. – Тристен, похоже, был и изумлен, и зол одновременно; взглянув на него, она подтвердила свою догадку. – Но все свои секреты Самаэль не раскрывает.

Она выдохнула воздух сквозь зубы.

– А я-то думала, что это возвышенные – ужасные твари.

Риан была рада, что Тристен – часть ее семьи. Он был больше похож на Оливера Конна, чем на Ариан. Вместо того чтобы напомнить ей о том, что он – возвышенный да и она тоже, он печально усмехнулся и прикусил губу.

– И мы ему верим? – спросила Риан, когда они остановились в коридоре, чтобы Тристен мог поправить ей воротник.

Он пожал плечами.

– Превосходный вопрос.

Они подошли к двери обеденного зала. Тристен положил руку ей на плечо – то ли подбадривая, то ли мешая ей смыться.

Риан зашла в комнату.

Бенедик и Персеваль сидели рядом за круглым массивным столом. Напротив них расположился худощавый мужчина; он подался вперед, словно стервятник, сидящий на ветке. Все трое одновременно посмотрели на вошедших Тристена и Риан. Слуга-воскрешенный, который ставил на столе еще один прибор, головы не поднял.

Мужчина – вероятно, Самаэль – встал и наклонился вперед, словно хотел поцеловать руку Риан. Она прижала руку к телу и, бросив взгляд через плечо,