чем-то иным – обрывком чужого мира, прогнившим до чёрного, но всё ещё голодным. Те, кто подходил слишком близко, растворялись в зыбкой, тягучей мгле, будто их плоть становилась частью чужого дыхания. Лишь редкие, случайные очевидцы – безумцы или одержимые – возвращались, шепча о бесконечно тянущихся челюстях, о глазах, что смотрят сквозь воду и кожу прямо в душу. Он помнил, как всё начиналось – с разговора о болотах, о том, что там, на границе земель секты, бродит безымянное, бесформенное нечто. Молва утверждала, что оно поглощает каждого, кто осмеливается ступить в его зону влияния, даже если у него за плечами десятилетия закалки и стальные нервы. Но это были старые истории, почти предания, которые пугали новобранцев. Хван До Ин бы, может, и не придал этому значения, если бы не последние вести…
И сейчас старый мастер думал о том, что эта тварь хоть и была древней, известной и легендарной, но как именно с ней можно сражаться, никто и ничего не мог сказать. А значит и отправлять туда отряд последних верных людей секты будет просто бессмысленной тратой ресурсов и средств. Они просто бессмысленно погибнут, так ничего и не добившись. Это всё он понимал, даже не смотря всё своё желание любой ценой победить, и вырваться из этой череды событий, что постепенно подводили их секту к гибели.
Он долго сидел, погружённый в эти воспоминания, но затем другая мысль, более свежая, более тревожная, ударила в сознание. Слухи… Они приходили с Востока, и чем дальше, тем настойчивее. Ведь в последнее время люди всё чаще говорили о другом легендарном монстре, что пробудился. И, судя по всему, нёс куда большую опасность чем та тварь, что окопалась в болотах. О Мёнгуке. Сыне Глубин. Том, Кто Поглощает Свет. Про древнее существо, чьё имя уже само по себе было проклятием.
В описаниях очевидцев Мёнгук был чудовищем, у которого не было настоящих очертаний. Его тело казалось сгустком из камня, переплетённых корней и сгустившегося мрака, как будто сама земля, раздавленная тысячелетиями, поднялась, чтобы стать зверем. Из его спины торчали рога, но не живые – окаменевшие, изломанные, словно часть древней горной гряды. Между ними вилась чёрная дымка, плотная, как масло, и едкая, как яд – даже самый стойкий зверь, вдохнув её, начинал задыхаться и падал в судорогах. А те культиваторы, кто хоть раз вдохнул его, чувствовали, как лёгкие обжигает изнутри, а каналы Ци словно покрываются ржавчиной.
Говорили, что он не рычит и не ревёт. Он беззвучен, как полночь перед бурей. Лишь глухое давление, словно невидимая рука сжимает грудь, предупреждает о его приближении. И где бы он ни появлялся, воздух густел, тени удлинялись, и солнце казалось далёким, как в час затмения.
Подумав об этом существе, которое тоже в последнее время напомнило о том, что когда-то десятки тысяч лет назад была эра величайших существ и Истинных Богов, Великий старейшина сжал костлявые пальцы на подлокотнике кресла. Слухи о появлении этого древнего монстра уже достигли каждой уважающей себя секты. Кто-то отмахивался от них, считая пустышкой и бредом тех, кто банально не мог объяснить чего-либо… Кто-то считал всё это не достойным своего внимания. Но лично старый мастер знал о том, что такие вещи не рождаются из пустоты. Если имя Мёнгука начали произносить вслух, то это могло значить только то, что он уже был близко.
Сын Глубин. Тот, Кто Поглощает Свет. Восточный зверь-бездна, чья пасть пуста, как небо в час затмения. Ему приписывали древнее родство с чем-то, что существовало задолго до людей, до самих гор, до первых ветров. Однако сейчас старый мастер знал одно… Если Мёнгук решит приблизиться к обитаемым землям, слабые культиваторы падут ещё до того, как увидят его. Слухи о нём уже поползли по Поднебесной, и промедлить сейчас означало бы признать своё собственное бессилие.
И именно сейчас секте Пяти Пиков Бессмертных нельзя было оставаться безучастными. Мёнгук не был просто угрозой. Он был катастрофой, способной уничтожить десятки деревень и слабых культиваторов, даже не утруждая себя боем. Одного его приближения хватало, чтобы сердца начинали биться медленнее, а дыхание становилось хриплым, как у умирающего.
Именно поэтому, тяжело поднявшись, Великий старейшина медленно обошёл зал и открыл массивный сундук, в котором лежали старые, но ещё живые в своей силе, свитки. Он начал подбирать имена – тех, кто был достаточно силён, чтобы выстоять против существа-бездны хотя бы несколько мгновений, и достаточно безрассуден, чтобы попытаться убить его.
Да. Сейчас он и сам прекрасно понимал, что даже полноценный ударный отряд секты, собранный из лучших бойцов, может не вернуться. Ведь даже их старейшины так и не достигли хотя бы уровня Доу Лин. Хотя бы первой его звезды… Но выбора у них сейчас просто не было. Если Мёнгук пройдёт дальше, то вся Поднебесная Империя будет оплакивать не одного погибшего, а целые регионы. И в глубине души старейшина не мог избавиться от странного чувства – будто само упоминание этого имени уже притягивало зверя ближе.
Спустя всего пару часов, Великий старейшина Хван До Ин уже сидел в тишине зала Совета Старейшин, глядя на пустые места, где некогда сидели старейшины, мастера, главы ветвей и боевых школ, принадлежавших Секте Пяти Пиков Бессмертных. Когда-то эти места гудели голосами, полными уверенности и гордости. Сегодня же это место наполнял лишь скрип сухого дерева и тихий вздох старого камня под ветром.
Хван До Ин поднялся и медленно обошёл зал. Каждый шаг отдавался в коленях тянущей болью, но его разум оставался острым. Он вспоминал имена тех, кто мог бы составить ударный отряд… И понимал, что слишком многие ушли из секты. Те, кто некогда носил цвета Пяти Пиков Бессмертных с гордостью, вернулись в родовые поместья, банально опасаясь того, что позор, обрушившийся на секту, втянет их дома в пучину скандалов. Остатки лучших бойцов рассеялись, как листья под дождём.
Старейшин осталось четверо, включая его самого. Из мастеров высшего уровня – ещё меньше. В открытом бою против Мёнгука это было бы не сражение, а бойня. Значит, оставалось рассчитывать на иное. На то, что века хранила сокровищница секты.
В дальних залах сокровищницы секты, за тремя печатями, лежали два древних артефакта. Не считая того, что было не таким уж и древним, и менее опасным. Один – изогнутый клинок, выкованный из металла, который, по преданиям, упал с небес, когда рушился какой-то забытый мир. Второй – нефритовая печать, чьи резные грани сами по себе являлись схемой великого запретного заклятия,
