Вокруг нее плясал злой огненной ореол, но, не обращая внимания на него, Пламени Подобный шагнул ближе, почти прижав ее к стене, и они оказались лицом к лицу. Выбор, по сути, был невелик — либо позорная пыточная камера и ментальный допрос Шелковой Тенью, либо он. И осколок Единого знал, что предпочтет огненная дева, если чиста.

Если же нет… ею придется пожертвовать.

— Открой мне разум, — приказал он. — Сейчас.

— Нет! — она попыталась ударить его, но он поймал ее руку и прижал к стене, одновременно не отпуская ее взгляд. — Ты не посмеешь!

— Я смею все, что хочу, — голос Одного из Тысячи стал тише, но от этого не менее опасным, и нотки Подчинения уже сверлили ее волю. — Я сильнее тебя, и ты это знаешь, Каласса. И я знаю, почему ты боишься открыть мне разум. Ты желаешь меня.

— Что⁈ Я тебя ненавижу! — выдохнула она, бешено сопротивляясь.

— Да. И одновременно жаждешь.

Его пальцы обхватили ее шею под волной волос — крепкую, горячую.

— Сопротивляйся, если хочешь, — прошептал он. — Докажи мне, что твоя воля крепче моей.

Ментальная связь установилась мгновенно — резко, почти болезненно. Их взгляды связала призрачная нить, и Каласса вскрикнула, когда Пламени Подобный проник в ее сознание. Она явно не развивала Атрибуты Духа, но воля огненной девы оказалась неожиданно крепкой и гибкой. Она извивалась, как щупальца теневой лозы, норовя ускользнуть, сжаться, свернуться непроницаемым клубком. Но осколок Единого многократно сильнее любого смертного, даже сильного Восходящего, и Один из Тысячи преодолел сопротивление, вошел и увидел.

— Прочь из моей головы! — прохрипела Огненная-как-Ветер, пытаясь оттолкнуть его, но было слишком поздно.

Она была дочерью Быстрого-как-Ветер, танаана Луков, чей иллиумовый коготь они с Сигурдом нашли в гнезде Червей, и пленной землянки — таких в Народе Сигурда за цвет кожи называли афро. Мать умерла, не выдержав тягот теневых земель, и полукровке с самого рождения пришлось выдержать немало испытаний, ибо отец не признавал одну из своих многочисленных дочерей.

Пламени Подобный видел все — как маленькая полукровка дралась за остатки еды с другими детьми трэлей, как ее дразнили за цвет кожи и глаз, как она училась владеть оружием, подглядывая за тренировками воинов. Как впервые убила — найтволка, Червя, человека. Как познала первого мужчину. Как получила свой гвоздь, вырвав его у мертвого врага. Как умирала, израненная и брошенная в гнездо тенехватов. Как выжила и отомстила. И как поднималась все выше, выгрызая уважение силой и яростью, потому что другого пути у нее не было.

Циклы борьбы. За признание, за Славу, за право носить имя. Циклы одиночества среди тех, кто считал ее недостойной. Каласса мечтала о дне, когда станет достаточно сильной, чтобы никто больше не посмел взглянуть на нее свысока. И почти достигла этого.

А потом пришел он и разрушил все одним своим появлением.

Она его действительно возненавидела. Но было и другое — скрытое под слоями гордости и ярости. То, что она сама не хотела признавать. С того момента, как она увидела его в Зале Молний, как ощутила исходящую от него силу, в ней проснулось нечто темное и голодное, древнее, что дремлет в каждой самке. Его превосходство во всем Каласса ощущала каждой клеточкой тела — и желала его, как сильнейшего из известных ей мужчин. Не потому, что хотела подчиниться, а потому, что он был единственным, кто мог сравниться с ней — и превзойти. Сделать то, чего она боялась и одновременно желала, — сделать ее своей…

С червивыми тварями ее связывали лишь глупые разговоры. Черепа искали того, кто может стать риксом, что склонится перед Пожирателем Костей, но огненной деве хватило рассудка не брать их проклятые дары. Она не предала ни человеческий род, ни свою септу, и Пламени Подобный ощутил радостное облегчение, потому что не хотел убивать ее.

— Чиста, — выдохнул он, не разрывая ментальной связи. Пальцы осколка Единого скользнули по лицу Восходящей, вытирая слезы, а потом его губы накрыли ее властным горячим поцелуем. Их дыхание смешалось, как и мысли, и это сладкое мгновение застыло, остановилось, будто Пламени Подобный снова применил Руну Остановленного Времени.

«Отпусти меня», — билось в ее разуме, но тело, руки и губы Восходящей говорили совсем иное, и осколок Единого лишь усмехнулся, срывая с ее плеч одежду.

Напряжение разорвалось торжествующим шквалом телесной страсти. Каласса послала в одну сторону свой Аспект, огненной стеной перегородив узкий коридор, а он сделал то же самое с другой стороной, оградив их Холодным Пламенем. В созданной огненной клетке встретились два зверя, мужчина и женщина, и снова ни один не желал уступать первенство.

Обнаженное тело Калассы блестело от пота, когда она сжимала его в своих объятиях, раздирая спину ногтями, — и не каждый смог бы выдержать ее страсть, ибо полукровка обладала диким, необузданным нравом, сражаясь в любовном поединке так же неистово, как в настоящем бою. Но и Пламени Подобный не уступал, беспощадно овладевая ею, и тело его, похожее на статую древнего бога войны, источало жар. Каждый стремился доминировать, пытаясь подчинить другого, пока они не нашли ту общую волну, что всегда объединяет любовников, и не дошли по ней до пика, разделив наслаждение.

— Не думай… что опять победил, — хрипло произнесла Каласса, пытаясь отдышаться. — Это лишь… первый бой…

— Пойдем, — он взял ее за руку, и Восходящая впервые не отстранилась. — В покоях рикса есть хорошее ложе.

И так было. Она пошла за ним — и любовная битва продолжалась остаток вечера и всю ночь, ибо телесные возможности Восходящих превосходят обычные человеческие. Как это часто бывает в первую встречу — они не могли насытиться друг другом и жадно познавали новые и новые грани страсти, однако победитель в этой схватке был все-таки определен.

— Что же ты за чудовище? — прошептала Каласса, свернувшись калачиком и уместив голову на его животе. — Я проиграла трижды. В бою, в споре, на ложе…

— И ты об этом не жалеешь, моя, — сказал осколок Единого, лениво перебирая пряди рыжих волос, рассыпавшиеся по его груди.

— Это и есть самое странное. Я… моя жизнь… будто обрела цельность. Будто Тот-Кто-Сражается снял с моих плеч тяжелый доспех, а Творящая смыла с души всю грязь… Что ты со мной сделал?

— Тот-Кто-Сражается говорил, что лишь тот, кто признает свою