— Так, я ж не знал, что это тебе нужно, — развёл он руками.

— А какая разница, кому? — вот тут-то пчёлы у меня в голове и зажужжали.

— Господин старший администратор, — к нам через толпу пробился полковник Стоун, — Лафит накормлен и допрошен, пока не особо сотрудничает, ставит условия.

— Лафит? — я резко обернулся и пристально посмотрел на Роджерса, а сердце в груди пропустило удар. — Что капитан пиратов делает на борту, Джек? Что?

— Так, ты же сам и просил отдать его вместе с кораблём, — удивлённо и, как-то неуверенно протянул Джек. — Я потому сначала и отказался выполнять просьбу.

— Я просил? — в ушах застучало, голову охватил жар, а кулаки непроизвольно сжались. Я оглянулся на веселящихся и прорычал: — Клиим!

Глава 12

Мой рык потонул в общем шуме и гаме. Весёлые голоса собравшихся заглушали моё недовольство. Но слепых в кают-компании не было. Я двинулся к Разумовскому младшему, и люди, посмотрев на меня, замолкали и расступались, словно воды Нила перед Моисеем.

— Клим, — начал я спокойно, когда до него оставалось несколько метров.

По пути я пережил несколько мгновений всепоглощающей ярости. Мысленно высказал ему всё, что думаю о нём. Убил его сотней способов. Но в самом конце успокоился.

— Д-да? — голос Клима дрогнул, а потом он натужно улыбнулся, и протянул: — Ростислав.

Видимо успокоился я только у себя в голове, а лицо выражало всё, о чём я думал последние секунды. Иначе не могу объяснить, почему глазки Клима бегали по сторонам и боялись смотреть на меня. Шампанское в его руке плескалось, билось о стенки бокала. А сам Разумовский имел вид не то нашкодившего щенка, не то кота, напрудившего в тапки, и не успевшего об этом забыть.

Внезапно у меня пропали слова. Абсолютно все. Я не знал о чем говорить. Нет, вернее, знал, но не понимал, как начать. Как и зачем. Коты и щенки не особо воспринимают слова, а глупые люди, до которых Клим явно не дотягивал по уровню развития, их, слова, просто не понимают.

Да и бить его смысла нет. Это же, действительно, как вымещать злобу на ни в чём неповинной стене или животине.

Потому я просто застыл на месте. Пронзил Клима взглядом. Придавил им и так и стоял. Смотрел, как плечи Разумовского опускаются, сам он всё больше начинает нервничать, а его коллеги светят всё большей озабоченностью на лицах.

Нет, но каков мерзавец. Даже слова не сказал о Лафите. Даже не подумал об этом! Я всё понимаю, служебная необходимость, у пирата много секретов. Он владеет нужной информацией. Но втихаря действовать за моей спиной — это подло.

Подло и низко. Это сиюминутное предательство. И он, я по глазам его вижу, понимает это. Если раньше, когда додумался до этого, не понимал, то сейчас понимает. Только от этого ещё противнее.

Тьфу на него. Права Лиза, весь разум в корешок у него перетёк. Только и знает в последнее время, как за юбками гоняться, да плакаться, как империю с отцом подвёл. А то, что своими требованиями чуть не сорвал наше возвращение на корабль, чуть не подставил нас, его не волновало.

А больше всего бесило то, что сейчас я не могу с ним ничего сделать. Не могу отменить его решение. До нырка осталось всего ничего. Каких-то полчаса. Возвращаться назад и возвращать Лафита на станцию — это ещё большая потеря времени. Ещё большее отставание от графика.

Злость всколыхнулась с новой силой. Перед глазами мелькнула картина, как выбрасываю Разумовского в открытый космос.

Подавил в себе приступ гнева. Придавил Клима взглядом ещё сильнее и отвернулся. Сегодня наша дружба дала серьёзную трещину. Даже видеть его не хочу. Надо остыть.

Я сделал шаг в сторону и обнаружил, что буквально все в кают-компании смотря на нас. Мои бойцы так вообще, выстроились, как на параде, и молча хмурятся.

— Разойтись по каютам, через полчаса после нырка общий сбор в грузовом отсеке, — не удержался я от команды. В горле пересохло от досады и слова вышли глухими. — Гвоздь, выставить охранение у камеры Лафита, без меня никого не впускать.

В этот раз меня услышали все и сразу. Народ молча засуетился, а я дошёл до гермодвери и, буквально, вырвался в коридор.

— А я тебе говорю, не пойдёшь, — голос у Гусара был повелительным, в нём чувствовалась злость.

— Не запрещай мне, не прощу, — гадюкой шипела Лиза. — Ты мне не….

Они оба замолкли, стоило мне появиться в коридоре. Только что стояли, нахохлившись друг на друга, как два кота весной, лишь грудного воя-урчания не хватало. А теперь дружно повернулись ко мне.

Наши взгляды встретились. Раздражённые их, и готовый убивать мой.

— Что-то случилось? — первым опомнился Гусаров, — Рос?

— У тебя татуировки светятся, — преображаясь в заботливую наседку, шагнула ко мне Лиза, — успокойся.

Она попыталась взять меня за руку, но я отдёрнул ладонь и, в двух словах обрисовав, что случилось, повторил команду:

— Расходимся по каютам, через полчаса сбор в грузовом отсеке.

— Ну, уж нет, — взбрыкнула Лиза, вновь превращаясь в рассерженную пантеру, и скользнула ко входу в кают-компанию, — сперва обратно.

— Куда ты, вернись, — Гусар попытался остановить её, но лишь схватил пальцами воздух.

Гермодверь открылась, и на пороге появился Клим.

— А, вы зде…

Договорить он не успел. Лиза размахнулась и со всей дури заехала ему в глаз. Второй раз за день Разумовский вскрикнул и приземлился на задницу. Ладонями он закрыл лицо и посмотрел вторым глазом на Лизу, но сказать ничего не успел. Гермодверь закрылась и отрезала его от нас.

— А теперь по каютам! — выпалила Лиза, победно вскидывая кулак, и, тут же начав трясти им, поспешила прочь.

— Мы не договорили, — Гусар пошёл за ней.

— Какие разговоры? Ты не слышал приказа? Иди в каюту, — бросила через плечо Лиза.

— Нам по пути…

Дальше я не слышал. Да и не хотел. Поворот коридора заглушил их голоса, а я шёл и получал удовольствие от увиденного. Всё же Лиза боевая. Вон как врезала. Даже грустно стало, что сам не зарядил Климу в глаз.

Представил, как его фингал станет ещё больше, и расплылся в улыбке. Нет, надо было двинуть самому, причём в другой глаз. Сделать из него панду.

Лицо Клима с тёмными кругами под глазами замаячило передо мной. Стало хорошо-хорошо, и только пчёлы в моей голове прерывали идиллию еле слышимым жужжанием.

Внезапно они загудели сильнее. Оглушили меня, и я встал на месте, как вкопанный. Эффект был, словно дубинкой огрели. По спине пробежали мурашки. Меня, вымывая все остальные чувства, захлестнуло цунами беспокойства.

А что, если всё это не случайно? Нет, понятно, что не случайно. Климу нужен Лафит для допроса, чтобы вытянуть данные. Но, что, если всё теперь пойдёт не так?

Пчёлы от этих мыслей стали жужжать чуть меньше. Значит, я на верном пути размышлений. Но, что может пойти не так? Вот что? Мы сейчас войдём в нырок. Затем недели четыре будем идти до нужной системы, что может случиться? Лафит в камере. Охрану я поставил. Джеку скажу, чтобы не спускал с Клима глаз и согласовывал всё со мной. Так что может произойти? Вроде бы всё предусмотрел. Продержусь четыре неде…

Вот оно! Четыре недели! Шхуна не эсминец. Помню, Тим Пивоваров объяснял мне разницу между гражданскими и военными кораблями. Наш «Злой» будет на месте через две недели, а мы идём в два раза дольше. Дождутся ли Растулов с Лесниковым? А вдруг у нас поломка произойдёт? Мы же ничего не мыслим в кораблях, и команда на честном слове. Весь план — откровенная авантюра.

Вдруг наш путь затянется, и «Злой» не дождётся, пойдёт обратно? Или, если будут ждать, там же свободные земли. На одинокий военный корабль могут напасть…

Нет, нападут на них вряд ли. Просто не успеют собрать достаточно пиратских кораблей. Всё же две недели, даже месяц — это слишком мало. Шанс на это совсем крошечный, а вот то, что Растулов и Воислав Доброславович решат вернуться назад, он, всё же, больше…

Вернутся, а нас тут нет….