Первым делом он вернулся к той самой скале, где впервые нашёл вход. Сердце стучало быстро, но руки были твёрдые. Теперь он знал, что это место не должно остаться открытым. Кирилл достал каменный обломок и принялся методично царапать и сбивать узор, превращая тонкую “вышивку” в хаотичное месиво линий и сколов.

Каждый удар отдавался лёгкой дрожью – куб словно чувствовал, что его связующая нить обрывается. Когда последний штрих узора был стёрт, пространство вокруг стало ощутимо тише, будто заткнулась какая-то скрытая артерия. Кирилл выдохнул. Теперь только он обладал доступом к этому миру, узор был у него под кожей.

И тогда начались настоящие эксперименты. Сначала он решил попробовать простое – вещи. Он принес охапку сухих веток, пару камней, кусок кожи с убитого зверя. Вошёл в куб, бросил их на пол и тут же вернулся наружу. На воздухе он специально подождал полчаса, час, а потом вошёл снова. И что его удивило – всё внутри было в точности таким же. Ветки сухие, как будто он их только что положил, а кусок кожи не начинал пахнуть тухлятиной, как это происходило снаружи.

– Хранилище. Самое настоящее хранилище… – Глухо прошептал он, не веря глазам. А потом, слегка осмелев, он решил проверить дальше. Взял из своих запасов миску с горячим бульоном, который только что сварил на костре. Внутри куба поставил миску на пол и вышел. Подождал долго, специально – больше двух часов. Когда вошёл обратно, пар всё ещё поднимался над бульоном, запах был свежий, словно он снял кастрюлю с огня только минуту назад. И от осознания этого у него перехватило дыхание. Это было похоже на чудо.

Но на этом он не остановился. Под руку подвернулась живая ящерица, пойманная возле ручья. Кирилл, с сомнением и внутренним сопротивлением, всё-таки занёс её внутрь. Ящерица в тот же миг застыла – не мёртвая, не живая, словно перед ним была хрупкая статуэтка из живого камня. Он с ужасом смотрел на неё, потом вынес обратно. На воздухе зверёк мигнул глазами, дёрнул лапами и с визгом бросился прочь, будто ничего не произошло.

А Кирилл остался стоять, ошарашенный. Значит, внутри куба время стоит. И с каждой новой проверкой картина становилась яснее. Куб позволял ему самому жить и двигаться, но всё остальное попадало в стазис. Это было благословением и проклятием одновременно. Он мог хранить еду бесконечно долго, вещи не теряли свойств, но любое живое создание – зверь или, может быть, человек – застывало, словно в ловушке вечного сна.

И тут его охватила тревога. Если куб питался его энергией, значит ли это, что однажды и он может “остановиться” в нём? Что граница между хозяином и пленником может однажды стереться? И в его груди заныло от ощущения, что он держит в руках инструмент невероятной силы – и такой же невероятной опасности.

Он не мог больше относиться к кубу как к игрушке – это был инструмент, и инструменты требуют испытаний. Наутро, когда свет медленно распространял свои ленивые “пальцы” по скалам, Кирилл уже собрал всё необходимое. Уже обработанные шкуры… Все свои запасы сушёного мяса… Пару готовых копий и ножей, обмотанные кожаными ремнями… Самодельную миску… Горсть смолы в кожаном мешочке… Пару камней, оставшихся от его работ… И, с особой осторожностью, странный “пистолет”, который ещё вчера показал ему тончайшую нить разрушительной точности…

Он вошёл в куб не в охотничьих мотивах, а как кладовщик. Порядок… Нумерация… Система хранения… Подошёл к месту, где пространство ему казалось наиболее устойчивым, разложил на ровной площадке шкуры – ровные пластами, как страницы книги. Затем поставил миску и аккуратно положил напиток, ещё дымящийся от костра. Всё это он делал точно, как человек, раскладывающий инструменты по ячейкам. Ножи к северу… Копья к югу… Пища в глубине… Всё, что касается выживания, вроде запасов дров, веток, и сухого мха – ближе к выходу.

Первое и главное испытание было простое и прагматичное. Выдержит ли куб постоянную нагрузку, массу вещей, и как отразится всё это на нём самом. Он заносил по одному предмету, делал паузу, выходил наружу, ждал, затем возвращался и осматривал. Так он пронёс внутрь полторы охапки дров, три связки съестного, семь перепёлок, два мешка с сушёной травой, оружие и остатки инструментов.

Сначала казалось, что ничего не меняется. Вещи лежали точно там, где он оставил, их запах не изменялся, металл на ножах не тускнел. Но при очередном заходе он заметил нечто тонкое. Куб слегка “посвистывал”. Всё это было не слышно ушами, а отдавалось где-то в теле. Глубоко, как натянутая струна. В груди у него вздрагивало. Он понял, что каждая крупная кладь требует платы. Когда он пронёс внутрь тяжёлое копьё с металлическим древком, по телу прошла волна утомлённости – не простая усталость, а такое ощущение, будто кто-то забрал у него часть тепла. Он сел на пол и прислушался – сердце билось ровно, но в руках и ногах появилась краткое ощущение тяжести.

Это было знаково. Куб мог расширяться. Но именно за счёт его собственных сил. Он перешёл к более тонкой дисциплине – учёту и очереди. Разместил на “полках”, которые сам вычертил мысленно, вещи по категориям. На переднем ряду – оружие и инструменты… В глубине – пища… По бокам – вещи для ремонта и запчасти… В одном уголке – “опасные” предметы, вроде пистолета и кристаллов, складывались отдельно, завернутые по-отдельности в кожу и мешки. Он привязал кусочки ткани и ветви как бирки, пометил углы угольными штрихами, чтобы не забыть, где и что хранится.

Дальше – начались более долговременные тесты. Он на три дня оставил в кубе несколько самодельных мисок с супом, из местных ингредиентов и дикого чеснока, и связок свежего мяса, и в эти три дня выходил на охоту, возвращался, но не открывал куб целыми днями. Каждый раз, когда входил – еда была как свежая. Мясо не давало запаха порчи. Металл оставался таким же. Даже треснувшая кость, которую он бросил туда “на пробу’, не изменяла структуру. Даже дикий чеснок, который он отложил “на потом”, не потерял аромата и свежести. Ящик с лекарствами, пара кусочков мха и высушенных листьев, сохранил цвет и аромат.

Затем он прошёл эти же опыты с предметами живыми – и это открыло другой, мрачный лист бумаги. Маленькая мышь, пойманная рано утром, при входе в куб застыла. Он держал её в руке, чувствовал, как сердце зверька перестало биться, но при переносе наружу через