— Идём, — мрачно произнёс Орлов-старший, сторонясь.

— Отец, позволь тебе представить моего нового друга, — Никита плечи расправил, руки за спину заложил и принял обличье образцового гимназиста. — Это Савелий Иванович… Гронский.

А паузу перед фамилией мог бы не делать.

— Доброго дня, — сказал я и даже поклон изобразил. — Рад познакомиться…

Руку протягивать не стал, потому что не по чину.

А вот Орлов-старший меня разглядывал с немалым интересом. Потом вздохнул, окончательно успокоившись, и произнёс:

— И на что он тебя подбил?

— Я? — возмутился Никита. — Да он уже тут был, когда меня отправили!

— Был, — подтвердил я. — Мы тут независимо друг от друга оказались. Несчастное стечение обстоятельств.

— Ну-ну, — Орлов-старший хмыкнул и, посторонившись, велел. — На выход, стечения…

Уговаривать не пришлось.

А во дворе меня тоже встречали. Мрачная фигура Еремея выделялась на фоне стриженых кустов и аккуратных лужаек, как-то намекая о бренности бытия и неотвратимости расплаты. За спиной его виднелся Метелька, вид у которого был донельзя несчастным. Завидевши нас, он развёл руками, мол, так получилось.

— А это кто? — поинтересовался Никита Орлов, который в присутствии отца изрядно присмирел. Вон, даже какая-то степенность в обличье появилась.

— Это? Мой воспитатель. Еремеем звать… наверное, сестра послала.

— Воспитатель? — а вот Орлов-старший шаг замедлил. И вовсе остановился прямо напротив Еремея. И взглядом его смерил с головы до пят, а потом наоборот.

Повернулся, поглядел на меня.

Снова на Еремея.

— Воспитатель, стало быть? — уточнил он. А после, широко улыбнувшись, протянул руку. — Экая встреча неожиданная! А говорили, что ты помер!

— Врут люди, — откликнулся Еремей и на рукопожатие ответил. — А вы, ваша милость, подросли малость…

— Есть такое! — Феликс Харитонович хохотнул. — Видишь, и подрос, и семьёй обзавёлся… сын вот.

И взявши Никиту за шкирку, просто переставил перед собой.

— Хорош. Вылитый вы. Такая же физия пройдошистая.

— Это да… это есть такое… хотя мне вот кажется, что я посерьёзнее в его годы был.

— Кажется, — разуверил Еремей. — Такой же оболтус. Я ж помню.

— И я вот… помню, — Орлов-старший шею потёр. Потом презадумчиво поглядел на притихшего Орлова. И перевёл взгляд на меня.

На Метельку.

— А это… твои воспитанники, стало быть?

— Они самые.

— Двое?

— Двое.

Ещё бы пальцы загнул, пересчитывая.

— А, может, и для третьего местечко сыщется? Не бесплатно, само собою…

— Пап⁈

На этот сдавленный писк внимания не обратили.

— А разве у Орловых своего наставника нет? — Еремей определённо удивился. — Слыхал же, что Кудьяшев в ваш род пошёл.

— Пошёл… да… — Феликс Харитонович оглянулся. — Давайте, вас подвезу, заодно и побеседуем… семь лет как преставился. Костяницу подхватил. Та ещё мерзость. Не подумай, я его не выставил. И целители были. И так-то позаботился. Орловы своих берегут…

Они двинулись вперед, оставивши нас позади.

— Метелька? — спросил я шёпотом. — Как вы тут?

— Чего? Я ж не виноват. Думал, что тебя подожду. А этот, который Пётр… ну, наш классный…

— … ты бы знал, до чего сложно найти кого-то толкового. Гвардия-то и прежде в цене была. А ныне… твари стали злее. Опасней…

— … велел домой собираться, что, мол, он проследит, чтобы мне передали и нечего тут без дела ошиваться. Ещё и Серега тоже.

— Что с ним?

— Ничего. Подвезти решил. И эти двое, которые его дружки, тоже… так и поехали, на трёх машинах.

— … а у кого срок службы подходит, тому от государя предложение. Ну, если человек толковых. Хотя в гвардии другие и не выживают. Государь тоже смекнул, что такими людьми разбрасываться негоже. Вот и отправляют. Кто в Пажеский идёт наставником, кто в гвардейские части, кто в воинские в офицерском чине да дворянство в придачу. Порой даже не личное. И условия хороши, и сам понимаешь, что под государевой рукой гвардии привычней. А из прочих… нанимать нанимал, да всё одно. Не то оно, Еремей.

— Татьяна знает? — уточнил я.

— Не, она на дежурстве.

Что-то часто сестрица дежурить стала. И мнится, это не просто от большой любви к работе.

— А вот Еремея оставила. Мол, она при госпитале, а за нами приглядывать надо. Он и приглядел. И как узнал, то вот… — Метелька руками развёл. — Сказал, что негоже одного бросать. Да и понять надобно, чего ты утворил.

Вот почему сразу я?

— … глядишь, вроде толковый разумный человек, да… всё одно… — Орлов-старший с Еремеем ушли далеко вперёд.

— А не боишься?

— Чего? Орловы виленского воеводу не забоятся. А что до слухов, так те, кто из наших, они правду знают. И… да, наши все считали, что нет твоей вины. И что… в общем, ты, если согласишься, то просто назови цену. Никитка, конечно, ещё тот олух. Но сын же. И один он у меня, наследник. А потому хочу, чтоб, когда его срок придёт, он не только туда уехал, но и обратно вернулся.

— Ну всё, — шёпотом сказал Метелька. — Готовься, если Еремей согласится…

— … зала в нашем особняке имеется и отменная, и площадки для тренировок, — голос Феликса Харитоновича доносился издалека. — Вот прям сейчас можем поехать, самолично глянешь, что да как. А если не хватит чего, так скажи только…

И я подумал, что Еремей согласится.

В общем, не ошибся…

— А у меня, между прочим, ещё домашняя работа, — я с трудом перевернулся на спину. Тренировочная площадка в особняке Орловых и вправду изрядной была. Просторной такой. Всем места хватило. И бегать. И прыгать. И в ниндзей поиграть, которые пытаются достать премудрого наставника.

Земля ощущалась спиной, буквально всею и сразу, каждая кочка, каждая выбоина.

— И у меня, — прокряхтел Орлов и тоже перевернулся на спину. На спине было лежать сподручней, поскольку именно твёрдость земли и обещала, что падать дальше уже некуда, и стало быть, мы достигли некой устойчивости в моменте. — Доклад на латинском об искусстве, доклад на французском…

Он поднял пальцы и принялся загибать.

— … арифметика…

— Ночь длинная, сделаете, — над нами нависла тень Еремея.