— Останови машину! — попросил Ардан.

Их разделяло всего несколько десятков метров, так что этого достаточно, чтобы, если убрать из расчетов лишние параметры, закончить погоню последним заклинанием. Мутант, видимо, пришла к тем же выводам. Потому что поспешила воспользоваться самым дурацким вывертом судьбы за все последние месяцы жизни Арда.

В вечернее время остров Святого Василия оборачивался едва ли не городом призраком. Заброшенным и пустынным. Даже окна не во всех домах горели. К этому Ард привык еще с тех времен, когда ездил сюда на занятия в дом лорда Аверского. Богатеи проводили вечера либо в закрытых клубах господ, либо в ресторанах и респектабельных салонах.

Именно поэтому здесь, после шести вечера, почти нет автомобилей и пешеходов. Некому гулять. Кроме, разве что, гувернанток и гувернеров, отправлявшихся на прогулку вместе с маленькими наследниками богатейших жителей столицы и Империи в целом.

Из глухого переулка, разделявшего два дома-дворца, фасадами выходившими на набережную, названия которой Арди не помнил, вышла немного растерянная женщина средних лет. Укутанная в теплое пальто, с красивой шляпкой на голове, она держалась свободной рукой за трубку медного слухового аппарата, представлявшего собой уменьшенную копию рупора.

— Серьезно? — только и успел выдохнуть Милар.

Второй же рукой женщина, озиравшаяся по сторонам, толкала вперед красивую коляску на больших, блестящих колесах, с обшитой дорогой тканью люлькой, в которой, под многочисленными слоями пледов и одеял, мирно сопел малыш.

Мутант, переведя взгляд с Милара и Арда на прислугу и обратно, улыбнулась кроваво-черной улыбкой. Взмыли её локоны. Они опутали талию закричавшей гувернантки и легко оторвали от земли коляску. А затем, так же легко, швырнули через проезжую часть, тротуар и всю набережную прямиком в недра черной реки.

Может быть следующее, что произошло, плохо характеризовало Милара, как Паща, капитана второй канцелярии и дознавателя Первого Ранга, но… Ардан и прежде уважал этого странного, вечно смеющегося человека. А теперь…

Не обращая на мутанта и толики своего внимания, капитан выскочил из автомобиля и, подставляя спину под возможный удар, прямо на ходу скидывая одежду и ботинки, подставляя разгоряченное тело под хлесткие удары осеннего ветра, бросился в сторону того, что от осталось от кованного парапета. Милар не сомневался ни доли мгновения. Ни раздумывал даже. Игнорируя смертельно опасного противника, не испугавшись того, насколько успела промерзнуть Ньюва, он мчался спасти абсолютно незнакомых ему людей. Незнакомого ему ребенка… когда дома ждали родные.

— Галесская нелюдь, — прошептали окровавленные, растянутые в победной улыбке, губы мутанта, развернувшегося в сторону следующего перекрестка, за которым уже, за высоченной черной оградой, сгрудились вооруженные винтовками стрелки и люди в странной одежде.

« — Отец… вставай, отец… — шептал мальчик. — хватит притворяться… отец.»

Когда-то Ардан уже слышал осколок имени древней реки, помнившей времена, когда на её берегах еще не появились первые поселенцы. Ей тогда звали совсем иначе. «Ньюва» — имя, которым наделили её люди. Галесские люди.

Река помнила их. Помнила, как они кормились её недрами. Как спасались от жары в её вечно ледяных брызгах. Как забирали часть её в свои дома, чтобы утолить жажду. Она помнила, как давала им жизнь. Помнила и как забирала её в сезоны, когда стремилась выйти из берегов и окутать холодными, черными объятьями все, куда могла дотянуться.

Не потому, что не любила людей или хотела их уничтожить. Нет. Это же река. У неё нет эмоций. Нет мотивов. Целей. Стремлений. Она просто есть. Была. Будет. Всегда. Почти всегда. Когда-то она была морем, прежде — океаном, а затем исчезнет, когда увянет последний цветок и мир окутает безжизненная пустыня. Но до этого пройдут миллиарды лет. Так что тогда ей, реке, помнившей, как мир рождался из огня уснувших вулканов, какие-то незаметные вспышки чужих жизней.

И все же, она помнила их. Помнила почти каждого из них. Помнила их слова, песни, помнила как качала на руках их лодки и корабли. Помнила, как на её ледяных покровах проливалась кровь. Помнила, как горели города. Помнила плач и слезы. Помнила смех и радость. Помнила её людей. Своих людей.

Помнила Галесский народ.

И во всплеске черных вод, сомкнувшихся над головами плачущих ребенка и испуганной женщины, Ардан услышал ярость засыпающей перед зимой реки. И он позволил себе потеряться в этой ярости, а из эха гремящих недр он различил осколок Имени. Куда больший, нежели услышал в прошлый раз.

Он сжал Ардана железными тисками. Давил, давил, давил на плечи, пока не проник так глубоко, что на мгновение Ардан не смог отличить ярость реки от своей собственной. Не смог отличить реку от самого себя. Пусть и крупный, но все еще осколок её Имени оказался больше, чем весь Ардан. А тот, простой Говорящий, не умел защищать свое Имя от чужого. Он даже не знал, что это нужно делать. Не знал, что услышав, единожды, чужое имя, ты даешь ему возможность услышать твое собственное. Это как дверь, которую можно открыть в обе стороны.

Он не знал всего этого еще мгновение назад. Но знал теперь. Правда теперь, как это часто бывало, оказалось слишком поздно.

Ньюва позвала его Имя и Ардан исчез среди чужой, бесконечной и неподвластной ему мощи. Он утонул в черных водах, не помня ни кто он такой, ни что вокруг него.

* * *

Милар так и не успел добежать до парапета. Его остановил ветер. Капитан уже давно жил в столице и ни раз и не два видел Неделю Штормов, когда Метрополия содрогалась от затяжной грозы.

Но то, что обрушилось на набережную оказалось совсем другим ветром. То, что приходилось в Метрополии Неделей Штормов могло сорвать плохо закрепленный навес, выгнуть в противоположную сторону зонтик или же сбросить с ног слабого, усталого старичка.

А этот ветер… он прижал Милара к земле, заставив того прикрыть лицо руками. Когда же напор схлынул, то капитан внезапно услышал грохот. Он чем-то напоминал одновременно удар грома или разрыв артиллерийского снаряда в паре метров от окопа. Звук, который порой заставлял капитана вскакивать посреди ночи.

Он надеялся, что в последние годы почти забыл его. Но нет. Ньюва напомнила ему. Напомнила внезапно вздыбившимися белой пеной водами. Напомнила почерневшими просторами и тем, как задрожала земля под его ногами.

Только-только исчезнувшие в непроглядной толще ребенок с женщиной внезапно взмыли в воздух. Их поддерживали потоки черной воды, сформировавшие бережные длани, нежно опустившие перепуганных и мокрых бедолаг на камни набережной.

И Милар был бы рад,