У Лены перед остальными девушками было преимущество — она забрала часть своих вещей из рюкзака, не пришлось брать чужую одежду.

Лямки я вытащил из петелек, чтобы надевать было удобнее, не заморачиваясь с просовыванием рук. Перехватил полотенце и всё таки сам протёр Лене грудь и живот.

Зажмурившись, она затаила дыхание. Даже в слабом неровном свете свечи я увидел, как её плечи покрылись гусиной кожей, а на руках поднялись едва заметные светлые волоски. Лицо залила краска, а маленькие розовые соски затвердели.

Я спрятал их в чашечках лифчика, скользнул руками Лене за спину и застегнул крючки.

— Туже, на следующий ряд, — попросила она.

— Угу.

Перецепив крючки, я прицепил на место лямки.

— Стоять не сможешь, да?

— Не смогу.

Ладно.

Мыльной пены на полке не осталось, по укладывать на него Лену мне не хотелось бы — мокрый. Правда, единственная альтернатива — на руки её брать. Ну, или…

Я взял с вешалки трусики и шорты, бросил на бортик почти пустой ванны с холодной водой, чтобы были под рукой. Убрал таз с дальней лавки — там просто было более-менее сухо.

— Так, не пугайся.

— Нельзя так говорить, — проворчала Лена. — От такого и становится страшно.

Я наклонился к ней, обнял под лопатками. Сказал:

— Хватай меня за шею.

Впрочем, даже с этим «хватай» я переоценил её силы, руки себе на шею пришлось укладывать самому. Приподняв Лену, я протёр полотенцем её ягодицы и бёдра — она тихонько пискнула и ничего не сказала.

С раненой ногой я осторожничал и когда шоркал мочалкой, и сейчас. По сути, место укуса не протёр даже — промокнул полотенцем, и всё. Перехватил Лену под коленками и, подняв, пересадил на сухую лавку.

Выдохнув, девушка откинулась спиной на стену.

Я вытер полотенцем её колени и голени, взял трусики — тоже чёрные, простые и практичные. Тоже с бантиками — на резинке по бокам. Натянул до середины бёдер, целомудренно глядя вбок, снова приподнял Лену — и надел до конца.

Хлоргексидин и бинт во вскрытой упаковке я приметил заранее, девушка поставила их на полочку для шампуней и прочего, прибитую над ванной с холодной водой.

— Давай ногу обработаем?

— Хорошо.

Опухоль почти прошла, сохранившись только вокруг укуса. Черноты тоже почти не было, только множество разноцветных синяков. Я обработал хлоргексидином ранки от зубов гадюки — коросты разбухли от воды, но не отвалились.

— Перевязывать уже нет смысла, в общем-то. Завтра, скорее всего, тебе станет лучше.

— Надеюсь, — ответила Лена. Только сейчас я заметил, что она смотрит на меня как-то странно… Наши взгляды пересеклись, она отвела глаза и улыбнулась. — Ну чего удивляешься? С полка я тебя ниже пояса не видела. А сейчас… Как бы, атмосфера джентльменства немножко ослабла, но, знаешь… Мне как будто бы даже немного легче. Только не подумай ничего лишнего, ладно?

— Да я вообще ничего не думаю.

— Только не шути!

— Какие уж теперь шутки…

— Никита!

— Тридцать семь лет уже Никита. Ладно, давай шорты надевать.

Я уже помог Лене надеть свободные спортивные шорты — тут она молодец, выбрала не в обтяжку, чтобы рану лишний раз не перетягивать — и натягивал ей на голову белую футболку. Скорее всего, взятую из вещей какого-то парня, на несколько размеров больше, чем нужно. Когда просовывал безвольную руку в рукав, как маленькому ребёнку, она вдруг сказала:

— Сейчас, конечно, не самый уместный момент… Но, я не знаю, когда мы снова наверняка будем наедине. Да и, знаешь… Ждать уместный момент в нашей ситуации, когда в любой момент может выскочить из кустов бешеный зомби или упасть метеорит на голову, не очень-то умно. В общем, Никит…

Она вдохнула, выдохнула, будто решаясь на прыжок в ледяную воду.

— Я… Я тебя узнала. Ты — тот самый майор Сабатон из отряда Инквизиторы, который казнил Генерала Вуду. В прямом эфире, перед всем миром. Я… Если честно… Ох. Я тысячу раз представляла, как увижусь с тобой. Мой младший брат погиб под Йоханнесбургом. Ему всего девятнадцать было, Никит. Погиб седьмого октября тридцать первого…

Лена замолчала. Да и не надо было больше ничего говорить, я всё понял. Седьмое октября две тысячи тридцать первого навсегда вошло в мировую историю, как День Двухсот Ангелов. Название впервые появилось на каком-то желтушном новостном сайте, а потом было подхвачено всеми СМИ, что нашими, что зарубежными.

Хотя, на самом деле, их двести двенадцать было. И не ангелов, конечно, а чернокожих детей от восьми до тринадцати лет.

СМИ вообще много что перевирают. Тот же Генерал Вуду на самом деле с вудуизмом никогда ничего общего не имел. Вуду — это вообще религия рабов, перевезённых в Америку, на Гаити, Кубу и ещё чёрт знает куда. Соединение христианства и африканских первобытных верований. На деле его звали Синпхо Тулани Кумало, он был из зулусов и называл себя шаманом и потомком знаменитого Чаки Зулу. И первое, и второе было наглой ложью.

Но он и вправду проводил ритуалы, только с зулускими культами они ничего общего не имели. Генерал с приближёнными обкуривался креком и под битьё барабанов или насиловал похищенных девушек (и, что хуже, девочек), или — устраивал кровавые жертвоприношения, поедая сердца жертв. А иногда совмещал и то, и другое.

А седьмого октября тридцать первого по его приказу к укреплениям российской армии погнали похищенных из Йоханнесбурга сирот. Двести двенадцать мальчиков и девочек со спрятанными под школьной формой поясами шахидов загнали на минное поле. Стреляя в землю позади них, чтобы никто точно не остановился.

Наши отреагировали быстро, отключили все мины, что дистанционно можно было отключить. Навели миномёты, рассудив, что после детей начнут прорыв силы Генерала.

Но — нет. Когда первые ребята, которым повезло пройти по