Юрка дернулся, зашипел — и медленно ослабил хватку.

Из коридора, откуда только что появились уродцы, выбежали еще два бойца Медведя.

И молча остановились, озадаченно глядя на нас.

Я разочарованно выдохнул. Вот ведь принесла нелегкая.

Теперь нас стало двое против пятерых.

Вообще без вариантов.

Жаль, что мне по жизни так не везло с мутацией. В то время, как некоторые обретали нереальную силу, живучесть и телекинез, я нарабатывал устойчивость к сибирской язве, гриппу, гепатиту всех видов и венерическим заболеваниям. И сократил индивидуальную потребность в сне до пяти часов. Из приличных достижений только и было что скорость и приближенное зрение, и это с моим-то послужным списком.

Медведь тем временем брезгливо сбросил с себя юрку.

Все его лицо, шея и руки оказались в кровавых отметинах от когтей и зубов.

— Однако, — проговорил он. Посмотрел на свои изодранные руки. Ладонью вытер алую струйку с подбородка и присел над мертвым телом. Пальцем потрогал желтые наросты на голове существа. — Вот это шкура. В первый раз такое вижу у чумных.

Он поднял взгляд на меня.

— А ты хорош. Быстро действуешь, быстро соображаешь. А то стоял, понимаешь. Молчал. Даже не думал, что ты — толковый.

— Теперь ты мне должен, — сказал я.

Одноглазый негромко рассмеялся, поднялся на ноги.

— Видишь ли, парень, всем, кому я должен, я прощаю.

Его парни весело переглянулись, радуясь престарелой остроте своего командира.

А Медведь продолжал:

— … Но тебе я готов разрешить остаться. И вступить в ряды моей группы.

Егор нахмурился. ПП в его руках печально поник.

А я усмехнулся.

Вот, значит, как? «Готов разрешить»?

Прямо умереть можно от радости.

— Спасибо за предложение, конечно, — сказал я. — Но я, пожалуй, воздержусь.

Медведь разочарованно хмыкнул.

— В самом деле? И почему же?

— Не люблю быть в ряду, — ответил я.

Егор отвернулся в сторону, пряча довольную ухмылку.

Одноглазый хмыкнул. Подошел ко мне, пристально глядя в лицо.

— Ну, дело твое, — сказал он. — Похоже, я переоценил твое умение соображать. В любом случае, ты свой выбор сделал.

Он многозначительно махнул рукой в сторону прикрытого лаза — мол, валите.

— Ну, пошли, — буркнул мне Егор и направился к лестнице.

Я ничего не ответил. Только кивнул, вернулся за своим рюкзаком и последовал за ним.

— Эй, а скарб придется оставить! — крикнул мне в спину одноглазый.

Я медленно обернулся.

— Это мое.

— Больше нет, — под хохот своих парней заявил Медведь. И качнул в мою сторону дулом автомата. — Давай, двигай!

На мгновение я помедлил, нехотя выпуская из рук несметные сокровища, настоящую ценность которых этим придуркам было не понять.

А еще там было письмо.

Таня написала его уже находясь в клинике. Именно с него все и началось — моя ненависть к руководству, желание разобраться. Отдать все это какому-то бритому куску говна, живущему в норе?..

Но вслух возражать я не стал.

В данный момент это было бессмысленно.

Вот только напрасно ты это затеял, Медведь. Не зря я — Монгол.

Очень скоро я вернусь забрать свое, будь уверен, возьму все сполна и с процентами.

Включая жизнь, которой ты мне теперь обязан.

Я поднялся из подземелья следом за Егором. Пыль мгновенно набилась мне в рот и в нос, залепила глаза.

Лист жести со скрежетом брякнулся оземь, закрывая за нами проход.

— Ну, здравствуй, неумолимый хер вселенной, — пробормотал Егор, поправляя на носу платок и глядя на то, как ветер гоняет по пустоши серую пыль.

Я хотел задать ему вопрос, какого черта мы сразу не порешили Медведя, пока могли, раз уж с самого начала было известно, что он ублюдок.

Но решил, что для этого еще будет более подходящее время.

— И куда теперь? — спросил я, щурясь и отплевываясь.

— В жопу дракона, ёпта, — мрачно сообщил Егор, поднимая на лицо очки, которые все это время висели у него на шее, и которые я когда-то назвал про себя «маской дайвера». — В южный форт. Тут недалеко, меньше десяти минут бодрой рысью. Давай за мной, погнали!

И он припустил против ветра, низко наклонив голову и закрывая лицо рукой.

Я двинулся за ним следом, прикрывая лицо локтем.

Небо в буквальном смысле смешалось с землей. Порывы ветра поднимали высоко невесомую пыль, и она роями кружила над поверхностью.

Добравшись до следующего большого валуна, Егор прильнул к нему спиной и закашлялся.

— Нам туда! — указал он рукой на темный силуэт какого-то приземистого строения, скрытого за пеленой пылищи. — Немного осталось!

На этих его словах вдруг полыхнуло небо. Будто долгая зарница, только почему-то зеленого оттенка. По телу прошел легкий электрический разряд. Сердце забилось быстрее, и на лбу проступила испарина.

— Началось, мать твою! — выругался Егор.

И, сорвавшись с места, с неожиданной скоростью устремился к виднеющемуся зданию.

Я побежал за ним следом, поглядывая по сторонам. Откуда-то издалека ветер донес протяжный звук, похожий на стон сразу нескольких голосов.

Соскользнув в овраг и загребая песок ботинками, мы бросились к квадратному дому без окон, напоминающему караулку.

Небо опять полыхнуло, но в это раз — еще ярче предыдущего. Сияние стало ядовито-зеленым, и от него все вокруг приобрело табачный оттенок — серые стены здания, песок, силуэт Егора.

Подскочив к двери, которая оказалась обыкновенной деревянной, с облупившейся белой краской, мой попутчик пару раз дернул висящий на двери замок — допотопный такой, здоровенный, по типу амбарного. Потом отошел чуть вбок, отступил на шаг и несколько раз со всей силы заехал по навесным петлям тяжелым ботинком.

Что-то где-то хрустнуло. Петли перекосило.

— Дай добью, — отодвинул я выдохшегося Егора, и прицельным ударом окончательно выломал петли.

Замок упал в пыль, а мы заскочили внутрь и захлопнули дверь.

Вместо ожидаемой темноты нас встретил тусклый желтоватый свет.

В маленьком квадратном помещении вкусно пахло сеном, сушеными грибами и гречневой кашей. У меня аж слюна выступила. Или здесь кто-то совсем недавно вкусно поужинал, или у меня уже от двух вспышек начала ехать крыша.

Я осмотрелся. У стены располагался маленький квадратный стол с причудливой и явно самодельной керосиновой лампой, рядом стоял грубый деревянный табурет. В углу лежала охапка сухой травы, накрытая серой шкурой с проплешинами.

— Это и есть тот