– Кровососы что? – морщась от боли, продолжил выяснять глава.

– Кровососы, как уговаривались, волков встретили, – ответил подошедший Озбра. – Они им гать досками, набитыми гвоздями, вымостили. Доски-то небольшие, меньше аршина, но положены через раз. Кто на одну не напоролся, на другую налетел. А оставшихся рогатинами добили. Я, когда на гать ступил, там уж отвоевались. Зван только сказал, мол, мы с вами по чести, и вы-де от уговора не отказывайтесь. Ну и в чащу утекли, как не было их.

– А Тамир где? – внезапно хватился Клесх. – Видел его кто?

Тамира нашли в стороне от гати, за обломками перевёрнутой телеги. Он лежал вниз лицом. Сперва подумали – мёртвый. Но перевернули – дышит.

Ихтор щупал его и так и эдак, силясь уразуметь, чего стряслось. Ран на теле никаких не было, только порез на запястье. Даже защитная реза на груди затянулась, превратившись в белый шрам. Впрочем, был при этом колдун будто не в себе. Никого не узнавал, ничего не помнил, только спать клонился. Ледяной весь, словно покойник, но вроде не при смерти.

Бьерга оглядела его от макушки до пят, сказала: нави нет и следа, но сам словно досуха выжат.

Воротилась Лесана, которой в общей суматохе ещё не успели хватиться. Обережница шла, пошатываясь и волоча на плече серого от страдания Люта. Зарёванная, всё лицо в бурых разводах. Видать, как слёзы-сопли вытирала окровавленными руками, так и засохло. Подол рубахи оторван: чёрная полоска ткани стягивала глаза оборотня.

– Живой никак? – без удивления спросил Клесх.

Лют усмехнулся и, вытянувшись рядом на соломе, сказал:

– Да тебя, как я погляжу, тоже ничего не берёт.

Утро разгоралось медленно. Небо из серого сделалось сиреневым, потом розовым. А когда взошло солнце, измученные ратоборцы завалились по телегам спать, оставив дневные хлопоты на целителей, колдунов и дружинников, коими бойко распоряжался Уруп. Те до вечера сваливали туши оборотней в болото, расчищали поляну и стряпали обед. Колдуны упокоевали погибших, целители лечили раненых.

И так всё это обыденно делалось, словно не кипела здесь несколько оборотов назад яростная сшибка, словно не гибли люди…

* * *

Он открыл глаза, не понимая, где находится, не помня, что произошло. Над ним склонилась обеспокоенная девушка.

– Тамир? – спросила она. – Тамир, ты слышишь меня?

Он кивнул. Слышит.

Тонкая, неожиданно сильная рука скользнула ему под спину, помогая подняться. К губам приложили миску с пахнущим мёдом отваром.

Он сделал несколько глотков.

Вкусно. Выпив всё, он посмотрел на девушку, силясь вспомнить её имя. Худая, коротко стриженная, бледная, она казалась смутно знакомой.

– Ты… кто? – наконец спросил он.

– Лесана, – ответила девушка. – Ты меня не узнал?

Он пожал плечами. Узнал. Имя не помнил только.

– Поспи, – сказала она.

И Тамир послушно сделал, как просили.

В следующий раз, когда он проснулся, Лесана покормила его тёплым хлёбовом. Тамир чувствовал, что силы возвращаются, а вместе с ними медленно и неохотно возвращалась память.

– Серого изловили? – спросил он, припоминая, что вроде как за-ради этого и пускались в путь.

– Изловили, – ответила она.

Он удовлетворённо кивнул. Внутри было пусто-пусто. Ни радости, ни сожаления. Только равнодушие. Глухое и гулкое.

В соседней телеге, привалившись спиной к бортику, сидела девушка со спутанными волосами, в которые были вплетены пёрышки и нитки. Девушка смотрела перед собой. А её голову ощупывал целитель с изуродованным лицом. Был он бледный, как навь, чуть живой.

Тамир попытался вспомнить имя. Ихтор.

– Не пойму, что с ней, – сказал лекарь. – Вроде здоровая.

– Она не пьёт и не ест, – посетовал сидевший в той же телеге колдун, в коем Тамир смутно признал наставника. – Что в рот вкладываешь, даже не глотает.

Ихтор вздохнул.

– Не знаю, чем помочь. Ежели так пойдёт, дня через три помрёт девка.

Случилось так, как сказал лекарь. Светла умерла через три дня.

Донатос сам её упокоил. Тело скаженной положили в телегу, на которой везли упокоенных обережников.

Допрежь не доводилось Тамиру видеть креффа таким застывшим.

Впрочем, всё это колдун отмечал с прежним равнодушием. К нему подступались с расспросами, отчего он, мол, как мёртвый. Он не знал, что ответить. Разводил руками. Мёртвые не дышат, не говорят. А он мог и то и другое. Он ел, когда чувствовал голод, спал, когда уставал, но беседовать ни с кем не хотел и с трудом припоминал имена тех, кто к нему обращался.

Подходила Бьерга, хотела узнать, что стало с навьими. Тамир ответил, мол, упокоил с миром обоих. Колдунья смотрела с изумлением. Не верила. Сызнова и сызнова щупала его, пропуская сквозь пальцы дар. Удивлённо качала головой. Но в конце концов Клесх что-то сказал, и она отступилась.

– Бабу ему надо, – уверил один из молодых ратоборцев. – Тогда встрепенётся.

Тамир устало подумал, что только бабы ему и не хватало. Отстали бы все. Так надоели…

Дни пути текли однообразной вереницей. Колдуну казалось: едут слишком уж долго. Но потом он понял, что просто много спит. Просыпается, засыпает, сызнова просыпается. Мнилось, будто спит очень подолгу. А на деле небось вскидывался на каждой кочке.

* * *

Лесана сидела в повозке рядом с наставником. Лют ночью перекинулся и умчался в чащу. Благо Ихтор сжалился и приставил одного из лекарей, чтобы подлечил раны от когтей, Лесаниного ножа и стрелы ратоборца, воткнувшейся в спину ходящего на излёте.

– Знал бы, что так натерплюсь, сроду не сунулся бы дружка твоего защищать, – бубнил Лют.

– Тамира? – удивилась Лесана.

– Его, его. Я в кустах схоронился. Глядь: идёт, как скаженный. На колени грохнулся посередь поляны и давай бормотать. Потом по кругу на карачках пополз. А тут гляжу, от обоза вашего один из матёрых Серого несётся. Ну я и прыгнул напереём…

Обережница удивилась.

– Как же ты не ослеп? Там ведь костры горели.

Лют задумчиво потёр лоб.

– Не знаю как… Прыгнул и всё. Атам уж не до костров было.

Лесана рассмеялась.

– Очень весело, – тут же сварливо отозвался Лют. – Ладно. Пойду побегаю. Тошно с вами. Аты спи.

И унёсся в чащу.

Девушка смотрела ему вслед.

– Трудно тебе придётся, – сказал негромко Клесх.

Она вздрогнула.

– Что?

– Что слышала. Придётся трудно.

Лесана покраснела и порадовалась, что в темноте крефф не разглядит её запылавших щёк.

– Почему?

Клесх усмехнулся.

– Он себе на уме. Аты простовата.

– Дура, да? – с угрюмым вызовом спросила обережница.

– Бываешь и дурой, – подтвердил наставник. – Простодушная ты. А он нет. Потому и трудно тебе с ним будет. Готовься.