И стриженные волосы тут же встали дыбом.

Наученный горьким опытом, Модвин пошел в казармы, а не к сестре. Он решил, что хорунжие, если зыркнуть на них по-господски, с большей вероятностью все расскажут как есть – кто «все», когда именно и куда уедет. Не то чтобы Модвин об этом не догадывался, но догадки никогда прежде не доводили его до добра.

Увидев у амбара Крынчика, счищающего навоз с подошвы размашистыми шарканьями и проклинающего все на свете, Модвин понял, что и здесь ничего хорошего не предвидится.

Он не ошибся.

– На запад, – буркнул хорунжий и указал пальцем направление, чем привлек внимание мирно воркующих у столовой Мышецких. – Почти все уезжают, я с братьями остаюсь. Только этот ваш гребаный умник, – выплюнул Крынчик последнее слово и перевел палец на здание, где располагалась лечебница, – всех людей у меня перетаскал. Тело Габора даже забрать не можем. Да и Вальтер говорил как-то, мол, хочет на погост за жильмовской мельницей. Тут же рукой подать. Уважить бы человека.

Кое-как справившись с дрожью в пальцах, Модвин почесал шею, выражая таким образом обеспокоенность, чтобы не пришлось выражать ее на словах.

– Они все еще лежат в бараке? – уточнил он самым серьезным тоном. – Просто так?

– Ну, не жрет же он их. Наверное.

Модвин очень надеялся, что Крынчик прав.

Хорунжий рассказал, что лекарь приставал по очереди ко всем, кто побывал тогда в контрабандистском лагере, и некоторых запихивал в нору, как барсук, не утруждая себя объяснением причин. Это было, в общем, очень в духе Баво и, конечно, совсем не нравилось воякам. Модвин вполне мог понять обе стороны, но важнее понять другое: что такое творится в этом жутком бараке, если стража едва не хватается за оружие, лишь бы остановить у входа своих же товарищей?

Люди Нагоски, назначенные лекарю в охранники, гавкались у закрытых дверей с ребятами Крынчика, недавно переданными под командование братьям Мышецким. «Вермарская уличная шпана, как и я, – говорил о них бывший командир. – Буду скучать по их легкому разгильдяйству». Прямо сейчас это их легкое разгильдяйство грозило тяжелыми последствиями, а Мышецкие, как назло, перед самым началом конфликта растворились между жилыми корпусами.

Крынчик вздохнул.

– Гетман велел мне покамест держаться подальше от своих старичков и уж тем более не раздавать им приказов. Попробуйте вы, господин.

– Угу, – отозвался Модвин и решительно направился к бараку.

Всего лишь несколько человек умудрились создать целое столпотворение у одностворчатой двери в деревянный барак. Среди осаждающих замешался один из казарменных лекарей и пара батрачек, рвущихся помочь мастеру Баво. Модвин подумал, что именно их будет проще всего растолкать, и протиснулся между женщинами, а потом широко развел руки и повернулся лицом к гудящей толпе.

– Я сам поговорю с мастером-лекарем, – громко объявил он, чувствуя на затылке колючие взгляды стражников и наблюдая вытягивающиеся лица собравшихся, – а вы пока просто… не шумите.

Они, вмиг проглотившие языки, продолжали смотреть на Модвина, пока одна из женщин, соображающая, видимо, быстрее остальных, не начала широко и тягуче открывать рот.

Но в это же самое время, уныло скрипнув, открылась и дверь барака. Изнутри высунулась рука в перчатке и раздался голос:

– Господин, заходите.

Женщина передумала возражать. Охрана расступилась, словно опасаясь, что перчатка укусит. Модвин выбрал самого рослого человека в толпе и глядел ему прямо в глаза, пока тот не сделал полшага назад, а потом осторожно выдохнул, сам себе кивнул и переступил порог.

К тусклому освещению предбанника пришлось пару мгновений привыкать.

Баво закрыл за Модвином дверь, сдернул с лица маску и сказал:

– Снова здравствуйте.

От него пахло копотью, травами и немного мочой. За стенами барака опять послышалось шевеление, но Модвин сосредоточился на других звуках: отрывистом скрипе кровати и сиплом покашливании из-за ширмы.

– Это чума, да? Она пришла в замок?

– Да, – ответил без обиняков Баво, – но мне пока удается сдержать ее распространение. Сами видите, у дверей толкутся именно те, кого впускать ни в коем случае нельзя. Заботливые друзья и любовницы все испортят.

– А я не испорчу? – поинтересовался Модвин с некоторым беспокойством.

– Не касайтесь лица, пока не вымоете руки, и вообще ничего здесь не трогайте. Тогда все будет в порядке.

«Звучит просто, – подумал Модвин, на всякий случай сцепив пальцы за спиной. – Справлюсь».

В этот момент у него жутко зачесался нос, но открывшаяся за ширмой картина быстро отвлекла на себя все внимание.

Шесть человек, по трое вдоль обеих длинных стен, лежали на небольших кроватях в значительном отдалении друг от друга. Они как будто бы спокойно спали, несмотря на бьющий из узких окон яркий свет и редкие приступы вялого кашля, одолевавшие молодого парня в дальнем левом углу.

Модвин смотрел на полосы света, рассекающие пространство, как прутья решетки, смотрел на сочащиеся гноем язвы и темные пятна на свежем белье, смотрел на лица людей, рядом с которыми сражался, и начинал узнавать на некоторых смерть.

В дальнем углу лежал тот раненый, которого Стмелик первым отвез в замок после боя. Модвин приблизился на несколько шагов и увидел спрятанное под кроватью ведро с засохшими пятнами рвоты на внутренней стороне.

– К сожалению, это все, – тихонько пояснил Баво. – Его уже перестало рвать. Тут ничего не поделаешь. Если б не рана, может быть…

«Вы привыкнете», – говорил Лефгер. Придется привыкнуть терять своих людей. Модвин заглянул в бледное лицо умирающего, и тот открыл глаза, блестящие и пустеющие. Его звали Шевко. Ему было лет двадцать, наверное, как Крынчику. «Дети по пояс ростом» и все такое. Теперь он опустил веки, недолго подавился кашлем и затих. Модвин разрешил себе забыть его имя.

– Зато другие, господин, – слегка искусственно воодушевился Баво, накрыв лицо мертвеца перепачканной гноем простыней, – кто не кашляет, точно поправятся. Кроме одного, может быть, – чуть тише добавил он и коротко глянул на соседа несчастного парня. – Но точно вам говорю, за неделю поправятся. Ваше средство действует. Хорунжий Крынчик оказал всем нам большую услугу, на себе опробовав его эффективность.

– Что действует? – переспросил Модвин.

– Та горькая мука, – сверкнув глазами, ответил лекарь. – Она ослабляет чуму. Если принимать заранее, может предотвратить заражение. Лекарство, господин Модвин! Вы спасли всех этих людей.

– Я… что?

– Очень выручили, – чуть скромнее выразился Баво. – Их и еще сотни сотен.

У Модвина слегка закружилась голова. Остался ли в мире хоть кто-то, кого он на этой неделе как-нибудь не выручил?

– Я передал Дивишу, что все обитатели замка должны получить в ближайшее время свои дозы, – продолжал лекарь. – Как раз успел,