— Языками-то чесать все горазды. Я же ведаю, что нет во мне порока… Почитай, что нет. Ты жа зрел меня нагой, — сказала Анна.

Мне показалось, или же её тон приобрёл игривость? Флирт?

— Итак. Как приду… Снедь должна стоять на столе. Серебро, коли потребуется, оставлю. Прибраться тут — и рядом, в горнице, где советы будут. Вода должна быть, мыло… — давал я распоряжения своей прислуге.

Да, прислуге. Выбросил я из головы — и не только из неё — всякие требования плоти. Может, только временно, но сейчас пора на службу.

— Полковник, то я, Никанор. Войду? — послышался голос дядьки.

Никанор вошёл и… смутил девицу. Старик стариком, а таким похотливым взглядом зыркнул на Анну, что хоть ревнуй.

— Хороша девка! — словно пресытившийся обжора, удовлетворённо сказал дядька.

— Ты, что ли девиц пришёл смотреть? И да, всем разнеси, кабы никто не забирал её. И тебе поручаю сходить до стряпчего у Крюка и уговориться с ним, кабы Анна мне прислуживала, — нагружал я заданиями дядьку.

И вовсе я решил делать из него не столько военного. Если всё сложится, как я хочу, мне нужен верный и надёжный управляющий. Скорее всего, поместья. А пока — чтобы здесь присматривал за порядком.

— Сделаю! Этакая девка стоит того, кабы за неё просить, — сказал Никанор, а после отвлёкся от Анны и с убийственной прямолинейностью спросил: — Жениться за неё думал? Жену тебе ешо подберём.

Даже мне было неловко — при девице такие разговоры. Анна же… очень интересно! Она резко изменила своё отношение к Никанору. Посмотрела на него жёстко и решительно. Что? Действительно решила, что может выйти за меня замуж?

— Так… давай кафтан, пойду я. Дел зело много! — сказал я и поспешил прочь.

У меня новый кафтан! Дядька подсуетился. Взял стрелецкий кафтан, да отдал нашить пуговицы и всё иное, что отличало стрелецкого сотника или полковника от рядового стрельца. Теперь у меня и пояс явно дорогой, кисточки какие-то, по типу аксельбантов, висят.

Всё хорошо в моём новом кафтане. Цвет только не очень. Теперь я синий. Другого кафтана, достойного полковника, я не имел. Я бы свой красный, будь только моя воля, не менял. Но ведь там мало того, что нужно постирать, так ещё и заплаток с дюжину требуется поставить. Нет, негоже полковнику ходить в таких обносках.

— Как вышли? — спросил я у сотника Собакина, когда подошёл на крепостную стену у Боровицких ворот.

— Сеча была. Одиннадцать стрельцов посекли наших, — сообщил сотник.

Буднично так сказал, даже горделиво, вроде как, это ещё мало убитых.

— Приступ готовят бунтовщики! — сообщил ещё одну новость Собакин.

Что ж, похоже, что ещё должна пролиться кровь, чтобы всё это закончилось. А потом ещё прольётся кровь — по итогам.

Жаль. Причём даже не столько самих людей — они сами выбрали свой путь. Жалко, что Россия теряет своих воинов в бездумном бунте. Но ничего… Дайте срок. Враги ещё услышат о славе русского оружия.

Я отошёл в сторону, примостился к стене, достал одно из писем, что взял у патриарха.

— Ну, что тут у нас? — пробурчал я, начиная читать.

Углубляясь в чтение, понял, что с владыкой вообще-то можно было бы выстраивать разговор даже и жёстче. Уже готовилась великая война Османской империи с большей частью Европы. Судя по всему, патриарх не прочь был встать на сторону мусульман. А что в этом противостоянии более выгодно для России? Вопрос.

— Бух! Бах! Тщ-щ-щ! — со стороны Тайницких ворот началась интенсивная стрельба.

Я тут же сложил письма за пояс. Ну не дают нормально почитать!

— Сотник, отряди мне полусотню! — приказал я.

А потом ещё больше минуты стоял, ждал, смотрел, как решается вопрос о выделении мне бойцов. Опять же, это было показательное зрелище в деле поиска аргументов о необходимости военной реформы.

Дошло до того, что один десятник отказался куда-либо выступать под тем предлогом, что его бойцы уже сало достают, как бы нарезать да посолить.

— Тогда ты со своим десятком, Фёдор, — виновато посматривая в мою сторону, сказал сотник Собакин.

— С чего ж я? Как нешто что, так и я завсегда! — воспротивился тот.

С одной стороны, смешно. Как в одном советском фильме: «Чуть что — так сразу Федя!» С другой, это разве что смех сквозь слёзы.

Что-то подобное я замечал даже на вылазке. Но всё же в боевой обстановке меньше было пререканий и обсуждений приказов. А теперь смотрю, что дисциплина у нас хромает очень даже сильно. Вот как за стены Кремля заходим, так и начинается разброд и шатание.

Да, есть в народе такая поговорка: рыба гниёт с головы. А я, получается, что голова кремлёвских стрельцов. Но вижу и другое: если сейчас разом примусь наводить те самые, жесткие армейские порядки, могу сделать только хуже. Но этим нужно обязательно заняться, как только закончится вся катавасия с бунтом.

— Отставить сало! Десятник Фёдор, ты також идёшь со мной! — решил я взять ситуацию в свои руки.

Да и проверить нужно, насколько моя власть над стрельцами сильна.

Нехотя, а кто-то и зло зыркая на своего сотника, выбранные мной десятки взяли пищали и построились в колонну по два. Подчинились. Видимо, всё-таки определённую славу и авторитет я для себя заработал.

Я не спешил уже потому, что больше выстрелов со стороны Тайницких ворот не было слышно. А вот что было видно — так это с десяток лодок, которые переплывали Москву-реку. И даже один плот, на котором расположились сразу человек пятнадцать. И они с разных сторон удерживали большую пушку.

Так что, когда я подошёл к дозору у Тайницких ворот, даже ничего не спрашивал. И без того было понятно, что один из отрядов стрельцов, численностью более ста человек, прорывается в нашу сторону.

Штурм? Нет. Вовсе наоборот. Это, можно сказать, дезертиры, те стрельцы, что решили встать на нашу сторону. И правильно сделали, что решили прорываться к воротам у реки.

Мне уже доложили, что некоторые отряды, а вернее сказать, пёстрые компании стрельцов пробовали подходить к кремлёвским стенам и даже успевали что-то выкрикнуть, мол — заберите нас, не вольны более бунтовать. Вот только среди бунтовщиков уже появились организованные отряды, в том числе и карательные.

Так что и выходило, что лишь однажды, в одном из первых случаев, удалось опередить бунтовщиков и впустить на территорию Кремля осознавших, за какими стенами живёт правда.

А теперь так и вовсе я отдал приказ, чтобы не рисковали