Да, именно встреча с французским послом, доставившим письмо-предложение Наполеона, побудило Александра встретиться с учителем и переменить план сегодняшнего заседания Негласного комитета.

— Этот корсиканец хочет породниться с домом Романовых. Он просит руки моей сестры, принцессы Екатерины. Вы представляете⁈

— Возмутительно, — тон Лагарпа, несмотря на его обычную сдержанность, приобрел оттенок искреннего негодования, хотя он, кажется, больше поддакивал, чем выражал собственное мнение. Фредерик понимал, что для императора этот вопрос был болезненным.

— Грошовая французская выскочка не может породниться с императорским домом! — Александр выстреливал словами как из пушки. Его грудь тяжело вздымалась. — Его род ничтожен. Возомнил себя равным королям. Как смеет он даже помыслить о такой дерзости?

Швейцарец выдержал короткую, почти незаметную паузу, прежде чем ответить, словно взвешивая каждую фразу, учитывая как эмоциональное состояние императора, так и объективные реалии европейской политики. Отбросив секундное колебание, он решился на откровенность.

— Ваше Императорское Величество, союз с Францией вам диктует сама история. У Бонапарта не осталось противников на континенте. Даже Англия склонила голову перед ним по Амьенскому миру. Его могущество неоспоримо, а влияние простирается от Пиренеев до границ Пруссии. Противостояние с ним в данный момент, Ваше Императорское Величество, может обернуться для России непредсказуемыми последствиями, в то время как союз открывает перспективы для усиления вашего влияния в Европе. Брак, сколь бы неприятным он ни казался, способен закрепить этот союз. Наполеон — новая мессия Европы. Года не пройдет, как он примерит императорскую корону. Я республиканец, мне неприятно это говорить, но скоро сложится ситуация, когда вы обратитесь к нему со словами «брат мой».

… Голоса громко заспоривших членов Негласного комитета вернули Александра в кабинет в Зимнем дворце.

— Нам нужно держаться Англии! — чуть не рычал Новосильцев. — История с казаками слишком затянулась!

— Они идут под моим флагом, — вслух повторил царь слова учителя, — и боюсь, они дойдут, и все пойдет кувырком. Но не стоит забывать, что их противником выступает не Великобритания, а частная компания. И это открывает некое пространство для маневра.

Он отступил от спорщиков, его гнев, кажется, немного утих, уступая место тяжелой задумчивости. Прошел несколько шагов по кабинету, его руки, до этого сжатые в кулаки, теперь были сцеплены за спиной. Он остановился перед Кочубеем, император пытался заглянуть в самую душу своего советника.

— Что говорят в петербургских салонах?

Министр, демонстрируя фирменную глубокую сосредоточенность, почти аскетическую собранность, ответил предельно честно:

— Платовым восторгаются. Он и Орлов чуть ли не античные герои. И негодуют насчет разошедшихся слухов об аресте членов их семей. Я бы порекомендовал как-то уладить это дело.

— Ты, Виктор, еще не министр внутренних дел, — подпустил шпильку Чарторыйский.

Александр тут же откликнулся, решение в нем созрело давно:

— Их везут в столицу фельд-егеря. Как прибудут, устроим в каком-нибудь дворце и объявим, что они вызваны для награждения, а не для кары.

Негласный комитет опять переглянулся. Удивленно.

— Как это по-византийски! — с деланным восхищением воскликнул поляк.

— Англичане будут вне себя от ярости! — эмоционально откликнулся Строганов, и его поддержали и Кочубей, и Новосильцев приглушенным светским шепотом.

— Что мне до их мнения! — вдруг рассерженно заявил царь. — Захват казаками Хивы и Бухары проглотили не подавившись! Значит и дальше съедят то, что мы им предложим.

Он вспомнил слова Лагарпа: «Вокруг вас крутятся тридцать хлыщей, метающих поссорить вас с Наполеоном».

— Индия нам, конечно, не нужна. Но коль так сложится, отчего не воспользоваться случаем, страстным желанием бриттов избавиться от наших воинственных, жадных до добычи казачков. Вспомните, с чего все началось! Давайте потребуем взамен Мальту. Порт в Средиземном море, надежно защищенный, нам не помешает. В любой момент могут обостриться отношения с турками. И вообще…

— Французы будут резко против, — задумчиво заметил Кочубей, без явного несогласия. Похоже, ему глянулась идея конфликта с Наполеоном из-за острова-крепости.

«Мечтай, мечтай, — хмыкнул раскусивший его император. — У меня есть чем купить расположение корсиканца, но об этом пока молчок, — он остановил свой взгляд на Чарторыйском. — Кажется, мне нужен новый министр иностранных дел. А Витю посажу на внутренние дела».

— Есть такой ревельский купец, Торклер. Его корабли уже плавали в Калькутту и Кантон, — рассуждал как ни в чем не бывало Кочубей. — Давайте отправим на них своего представителя, снабдив его подробной инструкцией, постараемся взять происходящее под контроль.

— Помнится, мне подавал прошение некто Лебедев, музыкант и путешественник, с просьбой напечатать его труды по Индии. Где он сейчас?

— Определен в Азиатский Департамент, Государь.

— Используйте его знания. И включите в состав посольства.

— Сделаем, — тут же согласился министр. — Это нетрудно. Куда докучливее понять, чего мы хотим от Платова. Какова конечная цель всей этой авантюры?

О, если бы кто-то из собравшихся мог об этом знать! Советники уставились на царя в ожидании ответа. Но что он мог им сказать? Александр и сам терялся в догадках. Слишком густой туман затягивал происходящее на границах Индостана, чересчур много разнородных факторов и возможных последствий. И так далеко! Полгода туда, полгода обратно — как на таком ненадежном фундаменте построить политику⁈

* * *

Зной Калькутты был не просто жарок — он был обволакивающим, вязким, словно ты лежишь на дне мутной, теплой реки, а вокруг тебя не воздух, а тяжелые неподвижные воды. Он просачивался сквозь каждую щель, пропитывал тонкую нательную рубаху, заставляя ее липнуть к коже, и, казалось, душил не только легкие, но и мысли. Спать в такой духоте было невозможно, каждый шорох простыней, каждая попытка повернуться лишь усиливали чувство дискомфорта, разгоняя остатки сна.

Я тихо застонал, откидывая мокрое от пота покрывало, и поднялся. Толстые стены, массивные своды дворца Бабу, спасающие от дневной жары, ночью работали как печка. Приняв быстрое решение, я бросил быстрый взгляд на разметавшуюся по постели Нур и вышел в коридор. Босые ноги бесшумно ступали по прохладному камню.

Охранник у двери, донец с ружьем на плече, при виде меня в одной рубахе и легких штанах до колена лишь коротко отсалютовал ружьем. Ему ли не знать, каково в такую ночь… Я направился к винтовой лестнице, ведущей на крышу, и вскоре оказался на плоском пространстве, откуда открывался вид на уснувшую под покровом ночи Калькутту. Здесь, на высоте, воздух чуть шевелился, принося легкое, почти неуловимое дуновение, которое, казалось, было послано