Мы уже понимали, что не успеем… Что все напрасно…

* * *

Горница тонула в полумраке. Он висел плотным и теплым одеялом. От него пахло медом, деревом и дымом.

Астрид сидела на низкой табуретке у слабо тлевшего очага. В слабом свете углей ее тонкие, быстрые пальцы управлялись с веретеном — заостренной палочкой из ясеня, утяжеленной у основания круглым камнем-пряслицем. Левой рукой она вытягивала из кудели грубую, жирную шерсть, а правой — резко раскручивала веретено. Оно гудело, как шмель, зависало в воздухе на миг и падало ей на колени, наматывая на себя готовую, неровную нить.

Это был древний и монотонный ритуал. Ритмичный и успокаивающий. Но сегодня он не приносил покоя. Каждое падение веретена отдавалось в висках глухим, назойливым стуком. Оно отмеряло время. Время, которое он проводил в опасности. Время, которое они не были вместе.

— Жужж-тук. Жужж-тук…

С каждым оборотом камня в ней прорастала злость — такая же горькая, как и полынь. Грусть оплетала сердце терновым венком. С каждой нелегкой мыслью ее пальцы тяжелели и становились неуклюжими. Нить рвалась, шерсть сбивалась в комок.

Почему? Почему все должно быть так сложно? Он свободный человек. Он бонд. У него есть земля, хутор, люди, готовые за него постоять. Он доказал свою храбрость и ум в бою и на тинге. Он спас жизни, построил мельницу, выковал сталь, которую не ковал никто другой. Он выполнил все условия, все эти дурацкие испытания!

А его снова послали на край света. На переговоры с полумертвым стариком, в земли, где его, скорее всего, ждала засада или предательский кинжал. И все из-за чего? Из-за амбиций Сигурда? Из-за гордости Ульфа? Из-за холодного и расчетливого интереса ее дяди?

Ее пальцы сжались так сильно, что веретено выскользнуло и с глухим стуком покатилось по полу, разматывая за собой клубок ее терпения. Она вскочила, отшвырнула кудель ногой. Клочья серой шерсти разлетелись по полу. Хватит. С нее хватит ожидания и тихого послушания!

Она стремительно побежала через весь дом, ее платье шуршало о пол, как крылья птицы. Воины и служанки расступались, удивленно глядя на племянницу конунга с разгоряченным лицом и глазами, полными слез и гнева. Она не обращала на них внимания, видя перед собой только одно — дверь в его горницу.

Она ворвалась без стука. Бьёрн сидел у каменного очага, на огромной, покрытой медвежьей шкурой лавке. В его руках была длинная полоска кожи и брусок с вязким, черным составом — он натирал ремень для щита, готовясь к будущей войне. Он поднял на нее удивленные, чуть усталые глаза.

— Астрид? Дитя мое, что случилось?

— Почему? — выпалила она. — Зачем ты это делаешь? Зачем ты снова и снова посылаешь его на смерть?

Бьёрн медленно отложил ремень и брусок, его лицо стало серьезным, замкнутым.

— О чем ты? О Рюрике? Он выполняет важную миссию для Буяна. Для всех нас. Его ум и знание — сейчас наше лучшее оружие.

— Не надо! Не лги мне! — ее голос задрожал, срываясь на высокой ноте. Слезы, которые она сдерживала, наконец хлынули по щекам, оставляя на коже светлые дорожки. — Он уже все для тебя сделал! Он заплатил сполна за свою свободу кровью и потом! Почему ты просто не дал нам быть вместе? Почему не объявил на тинге о нашей помолвке? Он ведь выполнил твое условие! Или ты находишь все новые и новые условия, просто потому что он тебе не нравится? Потому что он не из вашей стаи, не выкормыш Сигурда, не «чистый» викинг⁈

Бьёрн тяжело поднялся. Он был огромной, могучей скалой, но в его движениях сейчас не было угрозы, лишь бесконечная, усталая тяжесть власти.

— Дитя мое, — он сделал шаг к ней, его голос стал тише, но в нем зазвучала сталь. — Ты права. Он не из нашей стаи. И в этом вся проблема.

Он попытался положить ей руку на плечо, но она резко отпрянула, как ошпаренная.

— Не называй меня так! Я не дитя! Я женщина, и я знаю, чего хочу! И я знаю, что каждое твое новое задание все опаснее предыдущего! Ты его на смерть посылаешь! Ты… ты его просто используешь!

— Я его испытываю! — голос Бьёрна громыхнул, заставив содрогнуться пламя в очаге. Но тут же он осекся и смягчился, в его глазах мелькнула неподдельная боль. — И защищаю. Как могу.

— Защищаешь? — она горько, истерично рассмеялась. — Это как⁈ Отправляя его в самое пекло?

— Садись, — он указал на лавку рядом с собой. Его тон не допускал возражений, но в нем не было и гнева. Она не двинулась с места. Бьёрн тяжело вздохнул и продолжил: — Ты думаешь, я могу просто взять и отдать тебя за него? Объявить на тинге? Да, он бонд. Да, он герой. Но его слава — это первый лед на луже. Он блестит на солнце, но треснет под ногой первого же зазнавшегося хускарла Сигурда. А Сигурд — не просто человек с интересами. Он мой родич. Он ярл Гранборга. Его люди — треть моей силы. Его поддержка нужна мне против Харальда. Если я сейчас грубо, в лоб, пойду против него, объявив о вашей помолвке, если я предпочту в зятья бывшего раба, а не Ульфа… Это расколет Буян. И начнется междоусобица.

Он сделал паузу, давая ей вдохнуть эту горькую правду.

— Я даю Рюрику шанс. Единственный шанс, который у него есть. Заработать такую славу, такие заслуги, против которых Сигурд будет бессилен. Если он убедит Ульрика, если он обеспечит нам надежный тыл на востоке… кто посмеет сказать, что он недостоин? Его авторитет станет несокрушимым. Никакие интриги, никакие нашептывания о его прошлом не сработают. Тогда… тогда я смогу все устроить. Без войны среди своих. Ради него. Ради тебя. Ради Буяна.

— А если не сможет? — прошептала Астрид, и ее гнев начал таять, сменяясь всепоглощающим страхом. Она почувствовала всю тяжесть его слов, всю хрупкость надежды. — Если его убьют? Что тогда? Я останусь с твоей мудростью и его костями на руках?

— Тогда… — Бьёрн посмотрел прямо на нее, и его глаза были старыми и безжалостными, как зимнее море. — Тогда он был не тем, за кого я его принял. И тебе с ним не по пути. Суровые времена требуют суровых людей, Астрид. Я не могу рисковать будущим всего нашего народа ради счастья