– Что такое? Что?! – Он смотрит на окно, на дверь, вскакивает с постели, неловко натягивая одежду. – Надо бежать?

– Нет. Сядь, успокойся. Нам не грозит опасность. Я просто… должна задать тебе один вопрос. Это ты посадил древо жизни?

– Что… я сделал?

– Древо жизни в Эдеме! Это ты его посадил? Ты посадил для меня древо познания, чтобы дать мне мудрость, которую Ашера предназначала для всего человечества. Но другое дерево – древо жизни: его тоже посадил ты?

Он успокаивается и садится, протирает сонные глаза.

– Нет. Разве одного мало? Тебе недостаточно? Нужно было еще и другие деревья принести?

– Тогда откуда оно взялось? Не от Него: Он не стал бы сажать то, что запрещает. Тогда кто это сделал?

– Ну… Наверное, Она и сделала. До того, как ушла.

Я целую его и обнимаю. Невероятная победа!

– Ты еще не понял?

Самаэль задумывается, его нейроны и синапсы тоже начинают щелкать, пусть и не так быстро.

– Честно говоря, Лил, кажется, нет.

– Это значит, что ты не выполнил Ее план: только половину его. Древо жизни тоже предназначалось нам. Что ты подслушал в тот день на лугу, где растет шалфей? Она сказала, что пришло время дать детям величайшие дары. Она имела в виду оба дерева!

– Это их право по рождению, – бормочет Самаэль, вспоминая Ее слова. – Какой любящий родитель не уступит дорогу со временем?

– Вот почему нас изгнали из Эдема – и Еву с Адамом заодно. Чтобы мы не заполучили самое ценное.

– Погоди, – говорит Самаэль, закрывая лицо руками. – Я все равно не понимаю. Меня здесь не было, и я многое пропустил. Поэтому расскажи мне простыми словами.

Я со вздохом иду за вином.

– Древо познания дало нам мудрость. Проще говоря, понимание добра и зла. То есть понимание существования противоположностей, в котором лежит путь к осознанию. Оно научило нас важности равновесия и гармонии во всем.

– Но дар древа жизни еще ценнее?

– Первое показало нам, как процветать в этом мире. Второе должно было укоренить нас в нем. Древо жизни не дарует вечную жизнь. Его дар намного важнее. Ее плод ценнее золота! Потому что Она и есть древо жизни, Самаэль! Вкусить Ее плод – значит воплотить вечные добродетели и качества Царицы Небесной. Они должны были перейти через меня моим детям – всему человечеству, ведь мне было уготовано стать первой матерью! Тогда мы жили бы как боги – в свободе от суда и тирании. В гармонии друг с другом и с миром, а не во власти над ним. В восхищении этой жизнью, а не стремлением к иной после нее. Мы жили бы вечно через возобновление, как положено от природы, как живут все другие существа, а не индивидуально в аду в бестелесной форме. Наши дети заменяли бы нас. Мы бы уступали им дорогу.

– А Он помешал этому?

– Конечно! Гармония и равновесие, партнерство и сосуществование – какая от этого польза жадному до власти Богу и тем, кто Ему служит? Он низложил свою жену, как Адам пытался подчинить меня. Он ставит себя выше этого мира, как поставил и мужчину; навязал жуткую загробную жизнь, чтобы упрочить свою власть, вопреки желаниям своей жены. Но путь господства и контроля, отрицания половины человечества привел только к разрушению. «Без одной из них погибнут обе!» Это означает гибель нашего мира, единственного дома, который мы знали, и единственной жизни, которая у нас когда-либо будет. И прямо сейчас они балансируют на краю пропасти!

Самаэль закрывает глаза и допивает бокал.

– Теперь-то ты понял, да? – продолжаю я. – Ты видишь, что мы должны сделать? Потому что, Самаэль, я и есть мать всего человечества! И ты сделал меня ею через нашего любимого сына. Ты отец всех людей! Мы такие же первые родители, как Адам и Ева. Если мы вкусим этот плод вместе, он перейдет всем нашим живущим детям. План Ашеры наконец-то исполнится. Всему, что ставит себя выше этого мира, наступит конец. Даже аду. Даже их Богу. Мы спасем нашего сына. Спасем всех людей! Потому что они должны стать сами себе богами, чтобы по-настоящему жить, воплотиться в мире, объединиться в равновесии и гармонии с каждой его частью. Увидеть рай на земле, спасти его. Мы вернем себе Эдем, любовь моя! И даже сделаем его лучше, если дадим нашим детям то, что Она собиралась дать, а Он отнял: реальность.

– О нет, душа моя, отрада моего сердца! Пожалуйста, скажи, что ты имеешь в виду не…

– Да. Мы должны вернуться туда. Вернуться в Эдем.

– Клянусь необъятной задницей Сатаны, Лил! Только не это! Опять?!

Отвоеванный рай

По пути мы навидались ужасов, нас ждал настоящий ад на земле: убийства и кровопролитие снова царили там, где когда-то начался великий акт творения. Древний путь – обсаженная кедрами дорога, по которой я ходила бессчетное число раз, – теперь стал опасным маршрутом из Ливана, древней Финикии, через расколотую войной Сирию и руины Ирака. Города, которые я прежде знала, – безмятежная Пальмира, гордая Ниневия, белостенный Мари – лежали в развалинах. Древние храмы, благоухающие миндалем улицы и прекрасные колонны были разбомблены и превращены в пыль.

В лагерях беженцев женщины жгли паранджи, которые их заставляли носить поработители, нянчили детей, зачатых от насильников. Те же горести, та же жестокость, те же ужасы, которые я столько раз видела прежде. Сколь же малому научились люди. Сколь же велико было торжество дисгармонии. Сколь же жалкой оказалась немудрость.

А на обочинах дорог – новые ужасы: жестокое подавление восстаний, разожженных искрой слов Мариам. Тела, висящие на мостах, на кранах, с завязанными глазами и сцепленными руками, едва не касающиеся пальцами ног проезжающих под ними машин. На стене висят обрывки транспаранта – все, что осталось от призыва Мариам. «Будьте сами себе богами!» – взывает он в насмешку над нами, упрекая нас за то, что мы еще не завершили.

* * *

И вот мы с Самаэлем снова здесь, в месте, где все началось. В сокрытом от всех саду, омываемом четырьмя реками, куда нога человека не ступала уже пять тысяч лет. В этом месте невозможно узнать былой рай. Теперь оно бесплодно, неухоженно, осквернено. Фиговые рощи высохли, почву разнес ветер. Дождей здесь больше не бывает. Пустыня наступает: постепенно наползая с юга, она лишила эти места прежних лесов.

Никаких больше полей качающихся ячменных колосьев, никаких оросительных каналов. Ни трепещущих листьев, ни развесистых