Громов смотрел на него тяжелым, изучающим взглядом.

— На чем основано? Я давно не получал сводки по поводу него. А документы военкомата серьезный аргумент.

— На знании, Иван Петрович. На вере, он жив, я это чувствую. Проверьте через свои каналы. Через партизан. Через агентуру. Любую цену заплачу.

Громов долго молчал, его пальцы барабанили по столу.

— Рискую карьерой, Борисов. Неофициальные запросы по пропавшим без вести… это не приветствуется.

— Я знаю. Но для вас, Лев Борисович… я сделаю.

Та ночь в кабинете Льва стала переломной. Катя нашла его спящим за столом, его голова лежала на разложенных чертежах нового, усовершенствованного аппарата ИВЛ. Она осторожно коснулась его плеча. Он проснулся мгновенно, по-военному, его глаза были мутными от усталости и непонимания, где он. Он смотрел на нее, и в его взгляде не было ни стратега, ни директора — только изможденный, потерянный человек.

— Я забыл, как пахнут твои духи… — тихо, почти неслышно прошептал он, глядя на нее сквозь дремоту. — «Весенний цветок», да? Я помню только запах хлорамина и крови… Только их…

Катя замерла, а затем медленно опустилась перед ним на колени, взяла его большие, сильные руки в свои маленькие ладони.

— Лева… — ее голос дрогнул. — Мы спасли тысячи, тысячи жизней. Но мы не должны потерять нас. Понимаешь? Андрей не должен расти с призраком вместо отца. Он уже почти не узнает тебя.

Он смотрел на нее, и в его глазах что-то надламывалось. Стена, которую он годами выстраивал между собой и миром, давала трещину.

Они просидели так почти до утра. Впервые за многие месяцы они говорили не о работе, не о войне, не о «Ковчеге». Они говорили о себе. О той первой, нелепой и такой счастливой встрече в институте. О том, как он, циник и одиночка, учился заново чувствовать в объятиях этой умной, хрупкой и невероятно сильной девушки. Они плакали и смеялись, вспоминая смешные случаи с Андрюшей.

Итогом этой ночи стало молчаливое соглашение. Катя взяла на себя все переговоры с Макаровым и бюрократической машиной. Лев, скрепя сердце, согласился. Быть оттесненным в тень, даже добровольно, далось ему нелегко. Но это была цена за возвращение к себе.

* * *

Столярная мастерская, организованная в одном из подвальных помещений, пахла древесной пылью и лаком. Варя привела сюда Сашку почти насильно. Он упирался, бубнил, что у него дел по горло. Но, оказавшись внутри, замер.

— Вот, — сказала Варя, подводя его к верстаку, где лежали рубанки, стамески, куски хорошо отшлифованной древесины. — Попробуй.

Сначала он только стоял, сжав кулаки. Потом, будто против воли, потянулся к обрезку сосны. Провел пальцами по гладкой поверхности. Взял в руки рубанок. Механические, повторяющиеся движения — толчок вперед, стружка, запах свежей древесины. Лицо его постепенно теряло напряжение. Он не говорил ни слова, но его плечи понемногу расправлялись.

Он провел в мастерской три часа. За это время он, под руководством немого старика-инструктора, потерявшего на фронте сына, сделал свою первую вещь — грубоватую, но узнаваемую деревянную лошадку для Наташи. В процессе его пару раз пробивала дрожь, он замирал, глядя в одну точку, но потом снова возвращался к работе, сжимая рубанок так, будто это был спасательный круг.

* * *

Лев зашел в лабораторию синтетической химии в конце месяца. Миша Баженов стоял у вытяжного шкафа, что-то интенсивно размешивая в колбе. Он не говорил, где был и что делал в свой вынужденный отпуск, но когда он повернулся, Лев увидел в его глазах знакомый огонь — туповатый, сосредоточенный и гениальный.

— Лев, — кивнул Миша, отставляя колбу. — Я готов. Есть идея по синтезу нового противосудорожного. На основе фенитоина, но без его мерзкой гепатотоксичности. Думаю, модифицировать радикал здесь.

Он ткнул пальцем в воображаемую формулу в воздухе.

Лев подошел, хлопнул его по плечу. Это был жест, полный облегчения и той самой, почти братской, связи, которая и держала на плаву весь их «Ковчег».

— Знаешь, за что я ценю тебя, Миша? — сказал Лев, глядя на причудливую аппаратуру. — Ты не умеешь сдаваться. Как, впрочем, и все мы здесь.

* * *

Андрей забирался на колени к отцу с осторожностью, словно боялся разбудить. В его руке был новый рисунок — на этот раз не «Ковчег», а два кривых человечка с удочками на берегу.

— Пап, а когда война кончится, ты будешь меньше работать? — шестилетний лоб наморщился в серьезной думе. — Мама говорит, что тогда раненых не будет. Правда?

Лев взял рисунок, рассматривая его с каким-то щемящим чувством. Он вспомнил, как сам, в далеком детстве, рисовал нечто подобное своему отцу. Круг замкнулся.

— Буду, сынок, — он обнял мальчика, ощущая его хрупкие плечи. — Обязательно буду. Мы с тобой пойдем на рыбалку. Я научу тебя удить, как меня учил мой дед. Мы будем сидеть на берегу Волги, смотреть на воду и говорить обо всем на свете.

— А ты покажешь мне, как червяка на крючок насаживать? — Андрей смотрел на него с восторженным ужасом.

— Покажу. И как поплавок сделать. И как костер разводить.

— Ура! — Андрей обнял его за шею и прижался щекой к щетине. — Я тоже хочу быть врачом, как ты. Чтобы все чинить.

Лев смотрел на этот рисунок, на простую детскую мечту о рыбалке, и понимал — вот ради чего он воюет на своем фронте. Не для статистики, не для отчетов Макарову. Чтобы его сын мог просто сидеть с удочкой на берегу мирной реки.

* * *

Катя положила на стол перед Макаровым папку. Не толстую, как обычно, а тонкую, но с каким-то особым, уверенным видом.

— Сергей Павлович, мы готовы передать документацию по протезам в Москву, — ее голос был ровным и холодным, как сталь. — Но с одним условием.

Макаров скептически поднял бровь.

— Условия? Вы ставите условия Наркомздраву?

— Не условия. А необходимое требование для эффективности. «Ковчег» становится головной организацией Союза по реабилитации инвалидов войны. Со своим бюджетом, штатом и правом утверждать стандарты.

Макаров фыркнул.

— Фантазии! На каком основании?

— На основании этих расчетов, — Катя открыла папку. — Подписанных ведущими экономистами Академии наук. Каждый рубль, вложенный в нашу систему реабилитации, дает пять рублей экономии в течение трех лет. Мы уже провели апробацию на двух тысячах инвалидов. Результаты здесь.

Она положила перед ним очередной лист. Макаров начал читать с насмешкой, но по мере погружения в цифры его лицо стало серьезным. Он тыкал пальцем в тезисы, перепроверял выводы. Но расчеты были железными.

— Вы… вы это серьезно? — наконец выдохнул он.

— Абсолютно, — Катя не отводила взгляда. —