мол, затекают потом. Мы перекинулись несколькими фразами о погоде, о дороге до Уваровки, о видах на урожай. 
Наконец, по ступенькам послышались шаги, и появился запыхавшийся Фома — видно, бежал со всех ног.
 — Звали, Егор Андреич? — он поклонился сначала мне, потом Игорю Савельевичу.
 — Звал, — кивнул я. — Дело есть срочное. Слушай внимательно: обоз идёт за досками в Уваровку, — я кивнул на купца. — Собирайся, бери с собой Пахома и Никифора. И езжайте вместе с обозом прямо сейчас.
 Фома слушал меня, округлив глаза, но не перебивал.
 — Но прежде, чем отправиться, — продолжал я, — быстро закупи зерна, муки, мёда. Бочонков десять пива, да пару мешков картошки, и езжайте в Уваровку. Там проследи за погрузкой досок — чтоб всё честь по чести, без обмана.
 — Будет сделано, барин, — закивал Фома. — А что-нибудь ещё?
 — Да, — я понизил голос, словно делился секретом, хоть и знал, что Игорь Савельевич всё равно услышит. — У Семёна заберёшь четыре стекла. Остальные скажи, пускай Пётр делает оконные рамы так, как я ему говорил. Привезёшь стекло сюда. Очень аккуратно, чтоб не треснуло по дороге.
 Фома слушал, часто кивая, словно боялся пропустить хоть слово. Я же продолжал сыпать указаниями:
 — Отдашь Петьке с Семёном формы для бутылок. Я сейчас инструкцию напишу — пусть попробуют сделать. Накажи, что если с первой получится — пусть смело делают и дальше.
 — А как же Пелагея? — вдруг спросил Фома, и я понял, что он беспокоится о своей жене — матушке нашей Машки.
 — Жену свою, матушку Маши, на обратной дороге прихвати, — улыбнулся я. — Давай туда и обратно, через две недели свадьба. Не опаздывай!
 Лицо Фомы просветлело, он широко улыбнулся:
 — Будет исполнено, барин! Всё в точности сделаю!
 — Ну, тогда ступай, собирайся, — я похлопал его по плечу. — Времени мало.
 Фома поклонился ещё раз и выскочил за дверь. Я услышал, как он торопливо сбегает по лестнице, и его голос, окликающий Пахома.
 Обернувшись к Игорю Савельевичу, я сказал:
 — Прошу вас, уважаемый, чтоб по прибытию в Уваровку дали Фоме пол дня на сборы. Ему нужно будет всё обойти, указания мои передать.
 Купец кивнул и, неожиданно улыбнувшись в бороду, предложил:
 — А знаете что, Егор Андреич, давайте-ка сразу и рассчитаемся тут? Чего деньги с собой возить, время нынче неспокойное, разбойники на дорогах. А так — и вам спокойнее, и мне.
 Я даже обрадовался этому предложению — было как нельзя кстати. Деньги сейчас не помешают, да и правда, зачем рисковать?
 — Согласен, — кивнул я. — Разумное предложение.
 Игорь Савельевич достал из-за пазухи кожаный мешочек, развязал его и начал отсчитывать деньги — неторопливо, аккуратно, слюнявя пальцы и проговаривая вслух:
 — Вот сотенная… ещё сотенная… ещё… вот полсотни… ещё полсотни… двадцать пять… и ещё двадцать пять… и мелочью: вот десять, ещё десять, и пятёрка… Итого — четыреста семьдесят пять рублей, как и договаривались.
 Я пересчитал деньги — всё сходилось. Мы пожали друг другу руки и остались оба довольны. Игорь Савельевич откланялся, сказав, что будет ждать Фому у ворот постоялого двора через полчаса.
 Как только за купцом закрылась дверь, я поспешил к столу. Времени было мало, а написать надо было много. Я и кликнул управляющего — плотного мужичка с красным лицом и бегающими глазками.
 — Любезный, — обратился я к нему, — нет ли у тебя пергамента с пером? Нужно срочно письмо написать.
 — Как не быть, барин, — закивал управляющий. — Пройдёмте со мной.
 Он провёл меня в маленькую комнатку возле стойки, где у него была обустроена нечто вроде конторы: стол, несколько стульев, полки с какими-то бумагами и книгами. На столе лежали чистые листы пергамента, стояла чернильница и несколько перьев.
 — Вот, располагайтесь, барин, — управляющий сделал приглашающий жест. — Пишите на здоровье.
 Я сел за стол и принялся быстро писать, стараясь максимально подробно описать, как выливать бутылки из стекла. Чертил схемы, рисовал формы, указывал температуру, время, подходящие ингредиенты. Даже несколько зарисовок с пошаговой инструкцией сделал, чтобы нагляднее было. Написав последнюю строчку, я подул на чернила, чтобы быстрее высохли, сложил пергамент вчетверо и спросил у управляющего:
 — А конверт найдётся?
 Тот протянул мне конверт из пергамента и я, вложив в него инструкцию, запечатал его сургучом.
 Вернувшись в общий зал, я застал там Фому, который уже успел обернуться с закупками и теперь нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
 — Всё, барин, закупили, — отрапортовал он. — Готовы в путь.
 — Быстро же ты, — удивился я.
 — Так ведь время дорого, — пожал плечами Фома. — К тому же Пахом мне помогал — я его на базар отправил, а сам к пивовару сходил.
 — Ну и хорошо, — кивнул я, протягивая ему конверт. — Вот, Петьке отдашь. Там всё подробно расписано, как действовать.
 В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела Машка — румяная, с блестящими глазами, в новом платке.
 — Доброе утро! — воскликнула она, но тут же замерла, увидев сборы. — Что случилось?
 — Да вот, батеньку твоего с обозом в Уваровку отправляю, — пояснил я, подмигнув ей. — Матушка твоя же захочет на свадьбе погулять.
 Машка округлила глаза и приоткрыла рот, явно собираясь что-то сказать — может, спросить, почему её не берут с собой, или попросить передать что-то матушке. Но я опередил её:
 — Нам с тобой оба воскресенья на оглашении нужно быть, — сказал я строго. — Да и в городе погуляешь — хотела же. Ярмарка, помнишь? Да и к портнихе сходить надо, платье свадебное заказать.
 При упоминании о платье Машкино лицо мгновенно преобразилось — глаза загорелись, а губы расплылись в широкой улыбке:
 — Егорушка, я прям как в сказке какой-то! — выдохнула она, прижимая руки к груди. — Не верится даже!
 Фома смотрел на дочь с нежностью, но я видел, что ему не терпится отправиться в путь.
 — Ну, я пойду, барин, — наконец сказал он. — Игорь Савельевич, поди, заждался уже.
 — Иди, — кивнул я. — И помни: туда и обратно. Чтоб к свадьбе вернулся с матушкой Машиной.
 — Будет исполнено, — Фома поклонился и, обняв напоследок дочь, вышел из залы.
 Мы с Машкой подошли к окну и смотрели, как во дворе постоялого двора собирается обоз: телеги с