Воронцов. Перезагрузка. Книга 4
Глава 1
На утро мы с Машкой отправились в тульскую церковь — величественный Успенский собор, что высился над городом, словно белокаменный страж православия. Идя по мощёным улочкам, я невольно любовался, как солнечные лучи играют на золочёных куполах, и пытался унять внутреннюю дрожь. Сегодня решалась наша судьба, и я не мог избавиться от предчувствия, что всё пойдёт не так гладко, как хотелось бы.
Машка семенила рядом, нарядная, в новом платке, купленном вчера на ярмарке. Лицо её раскраснелось то ли от волнения, то ли от быстрой ходьбы, а глаза блестели надеждой. Она то и дело поправляла складки на платье и бросала на меня смущённые взгляды.
— Всё будет хорошо, Егорушка? — спросила она шёпотом, когда мы подошли к ступеням собора.
— Конечно, солнце, — уверенно кивнул я, хотя сам чувствовал, как внутри всё сжимается от тревоги. — Документы в порядке, препятствий быть не должно.
Фома, сопровождавший нас, выглядел не менее взволнованным, чем мы. Он всё время оглядывался по сторонам, словно ожидая подвоха, и нервно теребил в руках свою шапку.
Внутри собор поразил нас своим величием и прохладой после уличной жары. Высокие своды, расписанные библейскими сюжетами, уходили ввысь, теряясь в полумраке. Золотые оклады икон мерцали в свете множества свечей, а воздух был напоён ароматом ладана. Машка благоговейно перекрестилась, глядя на иконостас с таким трепетом, словно ожидала, что святые лики вот-вот заговорят с ней.
Священник — отец Василий, как представился он — оказался сухощавым мужчиной средних лет с внимательным взглядом и аккуратно подстриженной бородой. Выслушав нашу просьбу о венчании, он кивнул и жестом пригласил нас в небольшую боковую комнатку, служившую, видимо, для подобных встреч.
— Документы при вас? — спросил священник, садясь за потёртый дубовый стол и доставая из ящика толстую книгу в кожаном переплёте.
— При нас, батюшка, — я достал из внутреннего кармана кафтана сложенные вчетверо бумаги. — Вот мои дворянские свидетельства, а вот…
Я замялся, но Фома тут же подал свёрток:
— А вот бумаги моей дочери — купеческого сословия она, крещёная, православная.
Отец Василий неспешно развернул документы и принялся изучать их. Время тянулось мучительно медленно. Машка стояла, опустив глаза, я же, напротив, не мог найти себе места и переминался с ноги на ногу, украдкой бросая взгляды на священника.
— Что ж, — наконец произнёс отец Василий, — по документам препятствий не вижу. Оба православные, возраст подходящий.
Я почувствовал, как с плеч свалился тяжкий груз. Машка робко улыбнулась, а Фома облегчённо выдохнул.
— Однако, — продолжил священник, и от этого «однако» моё сердце ушло в пятки, — для венчания требуется согласие родителей. От невесты, как я понимаю, имеется?
Фома поспешно кивнул:
— Имеется, батюшка, как не иметься. Вот, письменно изложил.
Он протянул ещё один лист бумаги, на котором неровным, но старательным почерком было выведено его благословение.
— А от родителя жениха? — священник перевёл взгляд на меня.
Я замешкался, не зная, что ответить.
— Мой отец… — начал я, но договорить не успел.
— Мой сын не получит моего благословения на этот брак! — раздался вдруг громкий голос от дверей.
Мы все обернулись. В проёме стоял мой отец — Андрей Петрович, прямой как струна, с гневно раздувающимися ноздрями и глазами, метающими молнии. Как он узнал? Кто ему сказал? Эти вопросы мелькнули в моей голове, но ответов на них не было.
— Батюшка! — выдохнул я, чувствуя, как внутри всё переворачивается от гнева и страха. — Вы как здесь?
— Вовремя, как видишь, — отец шагнул в комнату, кивнув священнику. — Отец Василий, прошу прощения за вторжение, но я должен был вмешаться. Этот брак не может состояться без моего благословения.
Священник смотрел то на меня, то на отца, явно не желая оказаться между двух огней.
— Действительно, — осторожно начал он, — по церковным правилам требуется согласие обоих родителей, а в случае с дворянским родом — особенно главы семейства…
— Вот! — торжествующе воскликнул отец. — Слышишь, Егор? Без моего благословения — ни шагу!
Машка побледнела и отступила к стене, словно желая стать невидимой. Фома нервно сглотнул, переводя взгляд с меня на отца и обратно.
— Батюшка, — я старался говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало от ярости, — я совершеннолетний. Имею право сам решать свою судьбу.
— Право? — отец усмехнулся, и в этой усмешке было столько презрения, что меня передёрнуло. — Ты о правах заговорил? А об обязанностях перед родом своим не забыл? Перед матерью своей? Перед предками, что фамилию нашу веками в чести держали?
— При чём тут это? — я почувствовал, как краска заливает лицо. — Я люблю Машу и хочу на ней жениться! Что в этом постыдного?
— Купеческая дочка! — отец почти выплюнул эти слова. — Без роду, без племени! Без приданого, достойного нашей фамилии!
— Бабка отписала мне деревню, — я повысил голос, уже не заботясь о том, что мы в церкви. — Она моя! И я волен распоряжаться своей жизнью, как считаю нужным!
— Не смей повышать на меня голос! — прогремел отец. Он стукнул кулаком по столу, заставив священника вздрогнуть. — Пока я жив, я глава рода! И если ты так решил, что ж, иди в купцы! Позорь фамилию! Но без моего благословения этого брака не будет!
Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша, как два быка перед схваткой. Воздух между нами, казалось, потрескивал от напряжения.
— Господа, господа, — вмешался отец Василий, примирительно поднимая руки, — давайте не будем осквернять дом Божий ссорами. Поймите, я не могу провести обряд, когда есть такие разногласия. Церковный закон ясен.
— Что же нам делать, батюшка? — тихо спросила Машка, и её голос, дрожащий и полный слёз, словно отрезвил всех нас.
— В таких случаях, — священник вздохнул, — можно обратиться в губернское правление за особым разрешением. Но это… это займёт время. Месяцы, возможно.
— Месяцы! — я едва не застонал от отчаяния.
— Не будет никакого разрешения, — отрезал отец. — Я подам протест, и его примут к сведению.
С этими словами он развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что со стен посыпалась пыль.
Мы остались в
