вкусу князю Велети, отметившему красоту и родовитость принцессы Сассекса. Эльфгиве также явно понравился Люб: несмотря на свою молодость, он уже выглядел опытным воином, рослым и широкоплечим. Под острым, будто клюв носом, красовались длинные светлые усы. Сейчас молодой князь носил красный кафтан, расшитый золотом и перехваченный шелковым кушаком, его ноги прикрывали желтые шаровары, заправленные в высокие черные сапоги. Поверх кафтана был накинут багряно-черный плащ, отороченный мехом голубого песца, — очередной княжеский трофей, вывезенный из далеких северных земель, — и скрепленный серебряной фибулой в виде пикирующего сокола. Бритую наголо голову прикрывала шапка из волчьего меха, из-под которой выбивалась оставленная не сбритой русая прядь. Левое ухо Люба украшала золотая серьга с драгоценным камнем, а правое запястье — массивный серебряный браслет в виде кусающего себя за хвост дракона с зелеными изумрудами вместо глаз. С груди, на серебряной цепочке, свисал золотой амулет в виде фигурки с тремя головами — символ Триглава, главного бога Велеты- Волина.
Молодой князь сидел во главе огромного стола, накрытого прямо во дворе княжьего терема — одного из самых больших и красивых строений в городе, увенчавшим самое высокое место. Стол ломился от серебряных и золотых блюд, заполненных жареным мясом, запеченной дичью и соленой рыбой, в расписных мисах лежали спелые фрукты и тушеные овощи. Хмельной мед, брага и заморские вина рекой лились из больших кувшинов. За столом также восседали князья велетов и бодричей, герцоги саксов, волхвы самых почитаемых богов, а также гости из Фризии, причем Стюрмира Люб посадил по правую руку от себя.
— Отец рассказывал мне о Херульве и его походе в восточные земли, — пояснил Люб, — и я знаю, чем Велеть обязана тому походу. Саги о ваших подвигах разносят от Дорестада до Ладоги — а сегодня один из участников того похода привез мне невесту. Так выпьем же за конунга Херульва и да будет он славен и дальше на службе кесаря Рума.
— И да славится род князя Велети, — поднял в ответ кубок Стюрмир.
Одобрительный гул пронесся над столом столу, зазвенели кубки, когда собравшиеся воздавали должное как Херульву и его восточному походу, так и своему князю. Меж тем Люб начал вспоминать о собственных приключениях в норвежских землях, о лихих походах на скоттов и пиктов. Раскрасневшаяся от выпитого, очень красивая Эльфгива сидела по левую руку от Люба, с замиранием сердца слушая его рассказы, одновременно страшные, но и интересные, приоткрывающие тот пугающий, варварский мир о котором раньше она слышала только страшные сказки. Вовсе не изнеженная горожанка, дочь воинственного народа, все же она воспитывалась в совсем ином мире, в котором не было места жестоким языческим богам, кровавым жертвоприношениям и жутким тварям выходившим из морозного мрака на зов злобных колдунов, увешанных амулетами из человеческих костей.
— Халоги похваляется тем, что ведет свой род от великана Логи, — продолжал Люб, — кто-то говорит, что это какой-то огненный великан, другие же бают, что это просто иное имя Локи, великого обманщика. Правда оно или нет, кто знает, хотя, каждый кто глянет на Халоги, поверит, что в его жилах течет кровь какого-то великанского отродья. Мы одно время ходили вместе с ним в поход на Оркни, но потом поругались, когда он захотел себе присвоить добычу, что была моей по праву. Халоги хотел биться со мной, но другие ярлы сказали, что я был в своем праве и что если Халогиубьет меня в поединке, они станут сражаться с ними сами после этого. Не то, чтобы они так уж любили меня — просто побоялись, что если он сейчас отберет часть моей доли, то потом позарится и на их добро. Вот с тех пор он меня и ненавидит — и не ровен час он готовит еще какую-то пакость.
— Как он еще подгадал, чтобы нас подловить именно там? — заметил Стюрмир, — как знал.
— А может и знал, — мрачно кивнул Люб, — Халоги не только конунг и берсерк, но и колдун каких мало. И на службе у него немало колдунов, — и своих, с Халогаланда, и пришлых, финских. Он же еще тогда, когда понял, что силой ему моего добра не взять, наворожил там какую-то мерзость и отправил ко мне «послание». Халоги после той свары убрался из усадьбы на Оркни, где мы все зимовали, а спустя несколько дней, как-то ночью я проснулся — вижу по стене что-то черное ползет, наподобие паука, а посреди этой черноты — белое пятно. И быстро так ползет и прямо ко мне. Хвала богам, я кой-чего слышал о таких тварях: выхватил нож, да и метнул в пятно. Визг был такой, что вся усадьба проснулась — смотрят, а на стене мой нож торчит, а на нем — кость человеческая, вся в крови. Знающие люди говорят, что вовремя я успел ножик свой кинуть — еще чуть-чуть и задавила бы меня тварь Халоги.
— Но и на него нашлась управа, — сказал Стюрмир и коротко рассказал о встрече с жрицей Ран. Когда он закончил, Люб пожал плечами.
— Не знаю, что и сказать. На Хлёсе я бывал, дары оставлял, но большой дружбы между нами никогда не было. С тех пор как, — Люб оборвал сам себя, словно побоявшись сболтнуть лишнего и сменил тему, — все равно если Халоги еще раз мне попадется, то живым не уйдет.
