— Значит, Рябов его прижал.

— Не только. Мы отправили его на восток, как ты велел. Но стоило тому отойти версту, как на него напали. Прямо на дороге, средь бела дня. Трое. Один из них был Хромой — я его повадку узнал. Они зарезали пленного. На наших глазах. Мы даже десяток шагов не успели сделать в его сторону, как напавшие снова скрылись в лесу.

Я медленно выдохнул. Рябов действовал быстро и жёстко. Убрал свидетеля. Запугал урядника. Теперь протокол с показаниями мертвеца не стоил даже бумаги, на которой был написан.

— Война, значит, — пробормотал я.

— Да, командир. Война.

Той же ночью я собрал свой военный совет. Игнат, Елизар, Егор и Михей. Четверо, которым я доверял больше всех.

— Рябов ответил, — начал я без предисловий. — Он убрал свидетеля. Запугал урядника. Он показал, что законом его не взять. Что в этих краях он — и есть закон.

— Так что делать будем? — спросил Егор.

— Делать будем то, что делают партизаны, — я развернул на столе схематичную карту окрестностей, которую набросал Елизар. — Мы не можем победить его в открытом бою. У него больше людей, больше денег, больше влияния. Но у нас есть то, чего нет у него. Мы знаем лес. Мы быстры. Мы злы. И мы будем бить его там, где он слаб.

Я ткнул пальцем в точку на карте.

— Вот здесь, в нескольких днях пути на север, есть прииск. Рябовский. Там работает десятка полтора мужиков. Охрана — трое-четверо головорезов. Там моют золото. Много золота. Егор, Михей, вы видели, как Рябов живёт. Как он одет, сколько людей на него работает. Всё это стоит денег. Бешеных денег. И эти деньги он берёт из своих приисков.

Я обвёл взглядом притихших мужиков.

— Мы идём на его прииск. Ночью. Тихо. Волки Игната обезвреживают охрану. Быстро, без шума. Потом мы объявляем работягам: кто хочет — уходи. Дадим денег на дорогу. А золото, всё, что они намыли, — забираем. Весь инструмент — ломаем. Шлюз — поджигаем. Чтобы Рябову нечем было работать.

— Это разбой, — тихо сказал Елизар. — Грех.

— Это война, отец, — возразил я. — Он хотел нас сжечь. Живьём. Он послал на нас убийц. Он убил нашего свидетеля средь бела дня. Разбой — это когда убиваешь невинных ради наживы. А мы — бьём врага. Грех? Может быть. Но этот грех ляжет на мою душу, не на вашу.

Старовер молчал. Потом медленно кивнул.

— Будь по-твоему, Андрей Петрович. Только кровь невинных не проливай. Работяг тех не трогай.

— Не трону. Слово даю.

Игнат усмехнулся.

— Наконец-то мы из обороны в наступление переходим. Когда выступаем?

— Завтра ночью. Готовь людей. Берём пять лучших стрелков. Остальные остаются охранять лагерь. Елизар, ты поведёшь нас лесными тропами. Так, чтобы никто не видел.

— Проведу, — коротко кивнул старик.

— Тогда готовьтесь. Спать — пока есть время. Завтра будет долгая ночь.

Когда они разошлись, я остался один. Сидел в конторе, глядя на догорающую свечу, и думал о том, что делаю. Я превращал артель в банду. Я собирался напасть на чужой прииск, отнять золото, уничтожить имущество. Это было преступление по любым законам. И царским, и тем, что были у меня в голове, из другого мира.

Но у меня не было выбора.

Рябов не оставил мне выбора.

Рябов думал, что играет со мной в шахматы. Двигая пешками-бандитами, ставя вилки-пожары. Он просчитался. Я не собирался играть с ним по его правилам. Я собирался перевернуть доску.

Доказательства бесполезны. Закон не работает. Значит, нужно создать свой закон. И своего судью. И своего палача.

* * *

Мы выступили за час до полуночи. Пять волков Игната, я и Елизар в роли проводника. Восемь теней, растворившихся в ночном лесу. Мы шли без факелов, ориентируясь по звёздам и чутью Елизара. Шли быстро, но беззвучно. Игнат и его люди двигались так, будто всю жизнь провели в тайге. Я тоже неплохо держался — мой опыт хождения по Полярному Уралу пригодился.

Две ночи. Два изнурительных перехода. Спали по часу-два, в лесной подстилке, закутавшись в плащи. Ели вяленое мясо и сухари. Воду брали из ручьёв. Это был марш-бросок, изматывающий и беспощадный.

На третью ночь Елизар остановил нас жестом.

— Близко, — прошептал он. — Вон та лощина. Там они.

Мы залегли на вершине невысокого холма и стали наблюдать. Внизу, в ложбине, приткнулся убогий лагерь. Несколько покосившихся срубов, шлюз у ручья, костёр, у которого дремали двое охранников. Остальные, видимо, спали.

Игнат выдвинулся вперёд, вглядываясь в темноту.

— Четверо, — прошептал он, возвращаясь. — Двое у костра. Ещё двое в том срубе, что покрепче. Там, наверное, золото хранят.

— Работяги где?

— В большом срубе. Человек пятнадцать, не меньше.

Я кивнул.

— Действуем так. Лысый, Сыч — берёте двоих у костра. Тихо. Ножами. Игнат, ты со мной и ещё тремя — берём сруб с золотом. Елизар — охраняешь подступы. Если кто из работяг очнётся и попытается вякнуть — затыкаем рот, но не калечим. Ясно?

— Ясно, командир.

Мы спустились. Шли по траве, пригнувшись, как призраки. Я видел, как Лысый и Сыч бесшумно подкрались к костру. Два тёмных силуэта дремали, облокотившись на брёвна. Лысый подошёл к первому сзади, зажал ему ладонью рот и полоснул ножом по горлу. Короткий, булькающий хрип — и всё. Второго взял Сыч. Столь же быстро, столь же бесшумно.

Мы с Игнатом и тремя бойцами подошли к срубу с золотом. Дверь была заперта на простой деревянный засов. Игнат тихонько снял его. Я распахнул дверь.

Внутри, за столом, при свете коптилки, сидели двое. Играли в кости. Они подняли головы, и их глаза округлились от изумления. Игнат был быстр. Он влетел внутрь, как ураган, ударом кулака в челюсть вырубив первого. Второй попытался схватиться за ружьё, висевшее на стене, но Кремень перехватил его руку, выкрутил, и раздался хруст ломающихся костей и сдавленный вопль.

— Заткнись! — прорычал Игнат, зажимая ему рот ладонью. — Ещё звук — и глотку перережу!

Мужик затих, хрипя от боли и страха.

Я огляделся. В углу стояли несколько кожаных мешков. Я развязал один