УСБ обязательно займется этим персонажем, но позже, после того, как мы разберемся с делом архивной крысы.

Про Митрохина я вспомнил очень вовремя, если бы не это дело, УСБ потонуло бы в анонимках — Цвигун бы обеспечил нам такой «фронт работ», что вряд ли осталось бы время на что-то другое. Но здесь он просчитался. Впрочем, Семен Кузьмич никогда не отличался дальновидностью.

Теперь исполняющим обязанности, а, учитывая сжатые сроки до пленума, и председателем КГБ станет Удилов. В любом случае, как бы не развивалась ситуация, государственная безопасность будет в надежных руках. В руках человека, которому наплевать на должности и звания, который не плетет интриг, одного из немногих, кого можно назвать настоящим чекистом.

Какие планы на меня у Брежнева? Учитывая, что на встречу через два дня он пригласил Гения Евгеньевича, скорее всего предстоит продвижение по партийной линии. Что ж, это не плохо.

Агеев — человек, которого я часто видел на партийных собраниях, но так получилось, что мы с ним даже не разговаривали толком. Когда я был телохранителем Брежнева, я практически не бывал на Лубянке. Очень редко, и только если вызывали к высшему руководству. Зарплату получал тоже в Кремле. В кассу мы не ходили, в очередях не стояли. Деньги нам приносили на рабочее место, в конвертах, расписывались в ведомости — и все.

Позже, когда стал начальником УСБ, мне было не до парткома.

А ведь Агеев Гений Евгеньевич — человек, который в моей прошлой жизни пожертвовал всем ради сохранения Советского Союза. По поручению Крючкова он обеспечивал изоляцию Горбачева на Форосе. Позже его уволили из КГБ и возбудили дело. Обязательно надо поближе познакомиться с этим человеком.

Еще мне очень интересно, что задумал Генсек. Причем, скорее всего, план у него зрел давно, а дело Митрохина и поведение Цвигуна на сегодняшней встрече просто ускорили принятие решения. Я уже давно отметил, что Леонид Ильич никогда не делает ничего просто так, особенно, если вопрос касается назначений. Он всегда очень осторожно относится к любой кандидатуре на ту или иную должность. Позже, в будущем, станут говорить, что долгое принятие кадровых решений — это «фирменный стиль Брежнева». Термин «медленность кадровых решений» придумал кто-то из горбачевских пропагандистов, а Майкл Горби вставлял его в свои речи к месту и не к месту.

И сейчас Леонид Ильич точно готовит кому-то замену, а меня предложит «избрать» или «продвинуть» с дальним прицелом, как предполагаю, «на всякий случай». Гадать о его планах смысла нет, если только удастся прочесть мысли Генсека обо мне. Я сильно не обольщаюсь, но просто уверен, что мне готовится роль «запасного игрока».

Остается вопрос с моим допуском высшей категории. Без этого допуска я не смогу не то что допросить, но даже близко подойти к еще одному человеку, которого оклеветал в своей объяснительной Митрохин.

Бехтер Георгий Иванович, сотрудник Института мировой экономики. Он же Джордж Блейк — один из наиболее ценных агентов Первого главного управления. Личность легендарная. Сотрудник британских спецслужб, перешедший на сторону Советского Союза. Его сдал польский перебежчик Михал Голеневский. Джордж Блейк был приговорен к сорока двум годам заключения, из которых отсидел пять лет. И — сбежал. Я смотрел документальный фильм «Исповедь», вышедший на экраны уже во времена перестройки, где Блейк, он же Георгий Бехтер, дал свое первое интервью. А в нулевые годы опубликовали его воспоминания. Книга называлась «Прозрачные стены». Я читал с интересом. Наверное, о такой же, полной опасности и героизма жизни, я мечтал в юности, когда пошел работать в КГБ — в той жизни, которую прожил как Владимир Гуляев.

Так, за размышлениями, не заметил, как заснул.

Разбудил меня стук в дверь кабинета. Открыл глаза, не удержался от зевка.

— С добрым утром! — услышал жизнерадостный голос Марселя. — А я думал, что сегодня первый приду.

— Что ж, пусть в твоей жизни это будет самым большим разочарованием. — пожелал ему. — Рад видеть тебя, Марсель! Но не рановато ли на работу вышел?

— Я здоров, — он упрямо нахмурился. — Сколько можно сидеть без дела? Тут такие дела творятся, а я кроссворды в больнице буду разгадывать.

Я поставил чайник, сделал кофе. Пока пил, подтянулись остальные — тоже задолго до восьми часов. В восемь мы на двух машинах уже ехали в сторону Малаховки. В первой я, Соколов и Газиз, во второй криминалисты. Марса, не смотря на его протесты, оставил в помощь Дане и Карпову.

С мигалкой мы быстро выехали из Москвы, так же быстро проскочили Люберцы, и подъехали к деревне Пихорка, которая граничила с многочисленными садоводческими товариществами.

В самой Малаховке располагались дачи генералов, видных деятелей коммунистического движения, и заслуженных работников культуры. Как здесь удалось «выбить» дачу простому архивариусу — это вопрос. Но ответ на него я получил быстро.

Въезд в Малаховку находился со стороны деревни Пихорка. На самом въезде, немного сбоку скромная табличка на воротах: «Садоводческое товарищество Электросила». А дача Митрохина, в отличии от остальных основательных и солидных дач с пышными садами вокруг, стояла слегка на отшибе, на почти не засаженном деревьями участке. Так, несколько ягодных кустов, теплица со снятыми на зиму стеклами, сарайчик и дощатый туалет на краю участка, у забора. Вряд ли какой-нибудь генерал позарился бы на этот участок, рядом со сторожкой. Он просматривался со всех сторон, впрочем, и подойти к дому незамеченным жильцами тоже никто не мог.

Сам дом крепкий, бревенчатый, обшит вагонкой и покрашен коричневой краской. Крыша — обычный шифер. Возле дома горой лежали стройматериалы: доски, кирпичи, цемент, заботливо укрытые полиэтиленом.

Замок на двери навесной, амбарный, щеколда рядом с обычным врезным замком. Понятых долго искать не пришлось. Соколов уехал на моей «Волге» и вернулся с председателем правления садоводства и тут же сгонял к въезду в товарищество, за сторожем.

— О, да что он мог натворить? Непьющий, в очках, тихий. Спокойный такой человек, вежливый. Никогда с ним проблем не было. Иногда с женой приезжает, ребенка привозит. Сын у него