Господи, пошли нам сил и терпения!

Глава 26

Корке из грязи, пота и крови на моем теле позавидовал бы и юродивый «старого образца». Поселившейся в каждой клеточке боли позавидовал бы и самый отбитый фанат бодибилдинга — там «ноу пейн — ноу гейн». Многодневной физической и моральной усталости позавидовал бы самый закоренелый трудоголик. Раздевшись при помощи слуг, я забрался в горячую бадью и погрузился под воду с головой.

Тепло. Тихо. Совсем не то, что снаружи, где, кажется, сам окружающий мир целиком пропах гарью, кровью и смертью, и этими же субстанциями покрылся. Даже не верится, что буквально в десятке верст нашей битвы не видно и не слышно, а еще чуть дальше жизнь так и вовсе идет своим чередом.

Тридцать второй час нон-стоп штурма. Даже не верится, что мы до сих пор держимся. Много врагов пришло, уже под тысячу мы «перемололи», а они все лезут и лезут. Изначально лезли по приказу Девлет Гирея, а теперь, спустя гору трупов, лезут ради желания отомстить за павших коллег и придать их гибели смысл. Да, нету сейчас национального самосознания, но корпоративного для поддержки маховика насилия хватает с лихвой.

Все мы устали — и защитники, и атакующие. Последние вроде бы ротируются, имеют возможность перевести дух и даже поспать, но интенсивность штурма все равно ослабили. Не отступили: просто степное командование поняло, что такими темпами «юнитов» надолго не хватит и сменило тактику на то, что я бы назвал «зловеще-изматывающее мельтешение». Бродят степняки по округе, из луков по защитникам палят, а чтобы мы не могли ротировать людей на стенах время от времени пытаются взять участочек-другой стены. Кровью умываются, успеха не имеют, но цель — вымотать нас как следует — неумолимо достигается.

Подремать, тем не менее, умудриться можно — многие прямо на стенах в минуты затишья этим занимаются, а мы с Данилой, на правах особо важных людей, взяли себе по полноценному пятичасовому перерыву, в начале которого сейчас и находимся. Если штурм возобновится в полную силу, отдых придется прервать, но надеюсь, что этого не случится — степняков-то много, командиры их сами на стены не лезут, но тоже же не железные, должны от полутора суток оперативного командования войсками подустать.

Вынырнув, я наполнил легкие воздухом, выдохнул и откинулся на бортик бадьи, чувствуя, как горячая вода и тишина уносят напряжение и придают усталости иную, нашептывающую стремление вырубиться как можно скорее, форму. Решив не сопротивляться, я прикрыл глаза и доверил дальнейшие процессы слугам: они меня и помоют, и до кровати донесут, и разбудят.

Убедиться в этом мне удалось вовремя: когда Федька аккуратно меня потормошил, я слезящимися, горящими от перенапряжения и недосыпа глазами оценил клонящееся к вечеру солнышко за окном моей старенькой кельи, которая за прошедшие месяцы не обрела нового владельца. Не приезжало в монастырь достаточно уважаемых людей. Прислушавшись к телу, я с удивлением понял, что неплохо отдохнул. Приятно быть молодым!

— Как там? — спросил я Федьку.

— Бьемся, дядька Гелий, — ответил он как смог.

Это и так понятно — слишком характерные звуки снаружи доносятся. Эх, полежать бы немного, да нельзя.

— Одеваться и отчет, — велел я Федьке.

Он выбежал из опочивальни и через полминутки вернулся с Гришкой, Игорем и Тимофеем. Первый и второй от усталости помяты, а третий как-то подозрительно бодр. Опыт, полагаю — всю жизнь с мечом в руках. Пацаны принялись помогать мне облачаться в «поддоспешное», а Тимофей поделился:

— Степняков за тыщу двести насчитали «на выпуклый глаз». Наших покуда ты отдыхал двоих не стало совсем. Еще двоих ранило сильно, одному Господу ведомо выкарабкаются али нет.

Двадцать три «безвозвратных» суммарно. Соотношение потерь настолько не в пользу степняков, что казалось бы шапку в пол бросай да пляши от радости, но у нас здесь ситуация «каждый наш сотни врагов стоит» не только идеологически, а очень даже физически: каждый «выбитый» защитник увеличивает нагрузку на оставшихся.

— Спаси и сохрани, Господи, — вздохнув, перекрестился я.

Ополоснувшись у умывальника, я вышел на улицу и покрутил головой, открыв пошире глаза и навострив уши. Да, «штурм малой интенсивности» — за свою короткую карьеру помещика я уже неплохо успел научиться разбираться в обороне. Намного лучше, чем хотелось бы.

Перенастроив восприятие, я направился к «своему» сегменту стены, отслеживая в этот раз другое: по обрывкам разговоров и их тональности, по лицам встречных, по их поникшим от усталости плечам и по тем же параметрам «тыловых служб» — занимающихся распределением припасов, помощью раненным и кипячением смолы в котелках женщин и детей — вывод к концу пути сделал логичный, но удручающий: народ не слепой, и видит, что пусть и в высшей степени доблестно, укладывая степняков в землю штабелями, мы медленно, но верно проигрываем. Уверен, что многим эта мысль в голову как таковая еще не пришла, но подсознательно общее настроение улавливают все.

Было бы гораздо проще, если бы степняки брали перерывы между попытками штурма — в этому случае люди бы смогли отдохнуть, оплакать павших, помолиться за здоровье раненых, собраться рядом с живыми и послушать душеспасительные речи братии: словом, нормально отрефлексировать «волну» и тем самым морально приготовиться к следующей. Но вот так, в «турбо-режиме», на дрожащих от усталости, сбитых в кровь ногах, когда руки уже физически не могут как следует натянуть тетиву, когда заготовленные для бросания в раскосые морды камни кажутся неподъемными, а пушки почему-то рявкают все реже и реже…

Мысль об артиллерии заставила меня скривиться. Кончается наше цивилизационное превосходство — тоже медленно, но верно. Одна пушечка уже на четвертом часу штурма свой